Дипломатия

Для Ришелье малоутешительным был тот факт, что Испания и Австрия являлись, как и Франция, католическими странами. Как раз наоборот: Ришелье со всей решимостью стремился предотвратить победу контрреформации. Для достижения того, что мы бы сегодня назвали национальной безопасностью, а тогда впервые в истории было поименовано высшими интересами государства, Ришелье был готов выступить на стороне протестантских государей и воспользоваться в своих целях расколом универсальной церкви.

Если бы императоры из династии Габсбургов играли по тем же правилам или понимали смысл нарождавшегося принципа raison d'etat, они бы сообразили, какими обладают географическими преимуществами. И, возможно, смогли бы добиться того, чего Ришелье больше всего боялся — подавляющего превосходства Австрии и появления Священной Римской империи в качестве господствующей на континенте державы. Однако на протяжении множества столетий враги Габсбургов выигрывали от неповоротливости и косности династии и ее неумения приспособиться к требованиям тактической необходимости или понять тенденции будущего. Правители из династии Габсбургов были людьми принципиальными. Они никогда не шли на компромисс вопреки собственным убеждениям, разве что в момент поражения. Таким образом, с самого начала этой политической одиссеи они были абсолютно беззащитны против отчаянных махинаций кардинала.

Император Фердинанд II, соперник Ришелье, наверняка никогда и не слыхивал о принципе raison d'etat. А даже если бы и услышал, то отверг бы его, как богохульный; ибо миссию мирского владыки он представлял себе как исполнение воли Господней, и всегда в титуле императора Священной Римской империи подчеркивал слово «Священной». Он никогда не согласился бы с тем, что столь богоугодные цели могут быть достигнуты не слишком моральными средствами. И, уж конечно, даже не помыслил бы заключать договоры с протестантами-шведами или мусульманами-турками, то есть предпринять меры, которые кардинал Ришелье считал само собой разумеющимися. Советник Фердинанда иезуит Ламормаини так подытоживал взгляды императора:

«фальшивую и продажную политику, столь распространенную в нынешние времена, он, в своей мудрости, осудил с самого начала. Он полагал, что с теми, кто придерживается подобной политики, нельзя иметь дело, ибо они провозглашают ложь и злоупотребляют именем Божьим, дурно обращаясь с религией. Было бы величайшим безумием пытаться укрепить королевство, дарованное одним лишь Господом, средствами, для Господа ненавистными»[59].

Для правителя, приверженца столь абсолютных ценностей, невозможно идти на компромисс, не говоря уже о манипуляциях, позволяющих торговаться в процессе переговоров. В 1596 году, когда Фердинанд оставался еще эрцгерцогом, он заявил: «Я скорее предпочел бы умереть, чем дать какие бы то ни было уступки сектантам в вопросах веры»[60]. Во зло собственной империи, он действительно был верен собственным словам. Поскольку его в меньшей степени интересовало благополучие собственной империи, чем повиновение воле Божьей, он считал своим первейшим долгом сокрушить протестантизм, хотя определенная религиозная терпимость была бы в его же собственных интересах. Выражаясь современным языком, он был фанатиком. Убеждения императора выпукло обрисовывает один из его советников, Каспар Скоппиус: «Горе тому монарху, который не прислушивается к голосу Господа, велящего убивать еретиков. Войну следует начинать не ради самого себя, но во имя Господа» (Bellum nоn tuum, sed Dei esse statuas)[61]. По Фердинанду, Государство существовало для того, чтобы служить религии, а не наоборот: «В государственных делах, которые столь важны для нашего священного призвания, нельзя все время иметь в виду соображения человеческие; скорее, следует надеяться... на Господа... и верить только в Него»[62].

Ришелье воспринимал веру Фердинанда как стратегический вызов. Религиозный в частной жизни, он свои обязанности министра воспринимал с сугубо мирской точки зрения. Спасение души могло быть важно для него как для личности, но для Ришелье — государственного деятеля оно не играло никакой роли. «Человек бессмертен, спасение души ждет его впереди, — как-то сказал он. — Государство же бессмертием не обладает, оно может спастись либо теперь, либо никогда»[63]. Иными словами, государство не получает воздаяния за праведность ни на этом, ни на том свете; оно получает воздаяние лишь за то, что достаточно сильно, чтобы совершать необходимое.