Дипломатия

А когда установлен баланс между ценностями и необходимостью, внешнеполитическая деятельность должна начинаться с какого-либо определения того, что есть для страны важные интересы, — перемена международной обстановки, случается, до такой степени способна подорвать национальную безопасность, что этой перемене нужно противодействовать независимо от ее характера или видимой ее законности. Будучи в зените своего могущества, Великобритания готова была начать войну, лишь бы предотвратить оккупацию нидерландских портов в Па-де-Кале, хотя бы даже их забрала себе великая держава, во главе которой стояли бы святые. На протяжении значительного отрезка американской истории «доктрина Монро» служила оперативным определением американских национальных интересов. С момента вступления Вудро Вильсона в первую мировую войну Америка избегала определения конкретных национальных интересов и ограничивалась заявлением о том, что она не против изменений как таковых, но возражает лишь против применения силы для осуществления подобных изменений. Ни одно из этих положений более не соответствует реальности; «доктрина Монро» чересчур ограничительна по сути, вильсонианство носит слишком зыбкий и чрезмерно легистский характер. Противоречивые споры, сопровождавшие почти все американские военные акции в период по окончании «холодной войны», демонстрируют отсутствие до сих пор более широкого консенсуса по поводу того, где Америке следует переступить черту. Обеспечить такой консенсус — крупномасштабная задача американского руководства.

Геополитически Америка представляет собою остров между берегами гигантской Евразии, чьи ресурсы и население в огромной степени превосходят имеющееся у Соединенных Штатов. Господство какой-либо одной державы над любым из составляющих Евразию континентов: Европой или Азией — все еще остается критерием стратегической опасности для Америки независимо от наличия или отсутствия «холодной войны». Ибо такого рода перегруппировка стран способна превзойти Америку в экономическом, а в конечном счете и в военном отношении. Опасности этой придется противодействовать, даже если господствующая держава будет по отношению к Америке настроена благожелательно, ибо стоит ее намерениям перемениться, как Америка окажется лишенной значительной части возможностей, обеспечивающих эффективное сопротивление, и во все большей степени начнет утрачивать возможности оказывать решающее воздействие на события.

Америка оказалась вовлечена в «холодную войну» из-за угрозы советского экспансионизма и возлагает многие из собственных надежд по окончании «холодной войны» на факт исчезновения коммунистической угрозы. Точно так же, как отношение Америки к враждебности со стороны Советского Союза сформировало отношение Америки к глобальному порядку — с точки зрения сдерживания, — реформа в России является определяющим фактором американского мышления в отношении мирового порядка после окончания «холодной войны». Американская политика базируется на предположении, что мир может быть обеспечен Россией, закаляющейся в горниле демократии и концентрирующей свою энергию на создании рыночной экономики. В свете этого главной задачей Америки принято считать содействие становлению российских реформ с применением мер, позаимствованных из опыта осуществления «плана Маршалла», а не из традиционных арсеналов внешней политики.

Ни на какую другую страну американская -политика не была ориентирована столь целенаправленно, исходя из оценки ее намерений, а не потенциала или даже политики. Франклин Рузвельт возлагал свои надежды на мирную послевоенную действительность, в значительной степени рассчитывая на сдержанность Сталина. Во времена «холодной войны» оперативная американская стратегия — «сдерживание» — имела своей объявленной целью перемену советских намерений, и дебаты в связи с этой стратегией сводились в основном к тому, произошла ли уже эта перемена. Из числа американских послевоенных президентов только Никсон постоянно видел в Советском Союзе геополитический вызов и действовал соответственно. Даже Рейган в огромной степени полагался на обращение советских руководителей на путь истинный. Неудивительно, что после краха коммунизма решили было, что враждебные намерения исчезли, а поскольку вильсонианские традиции отвергают сам факт наличия конфликтных интересов, американская политика по окончании «холодной войны» велась так, словно традиционные внешнеполитические соображения потеряли силу.