Дипломаты

Мысль, что они могли в жизни разминуться, позднее казалась ему невероятной. У дочери Губина (в первом департаменте министерства он занимал то же положение, что Николай Алексеевич во втором) был день рождения. Отцы дочерей на выданье уже начали на Репнина облаву. Репнин купил традиционную корзину хризантем и поехал к Губиным. Дочь вице-директора, такая же тщательно промытая и худая, как отец, но только без усов, сидела рядом с отцом и торжественно молчала, будто ее навечно обрекли быть именинницей. И вот часу в одиннадцатом, когда встали из-за стола и начались танцы, пришли новые гости. Репнин был за карточным столом, когда появилась она… нет, ее он не рассмотрел, лишь увидел, как она возникла в дверях и тут же исчезла. В следующую секунду муж стоял перед Репниным. Он был высок и худ. Белые, с рыжинкой усы слегка топорщились, при этом левый ус был заметно гуще правого. Румянец на щеках незнакомца был непрочным. Он, точно ветхая ткань, расползался по нитям. Ярко-красные нити, оборванные, будто вздутые ветром, разметались по лицу, лежали в уголках губ, на подбородке, на висках, даже на веках. Но чем дольше стоял незнакомец перед Репниным, румянец не убывал, а разгорался. Видно, человек, стоящий напротив, был немало увлечен всем тем, что происходило за ломберным столиком, – он наверняка был отчаянным игроком.

Николаю Алексеевичу не везло. Карты валились из рук. Репнин поднялся. Нет, сегодня ему решительно не везло. Незнакомец сочувственно улыбнулся и устремился к освободившемуся стулу – он ждал этой минуты.

– Я тебе не велю… – услышал Репнин рядом смеющийся женский голос и в ту же секунду увидел, как она встала рядом с мужем с очевидным намерением помешать ему занять освободившийся стул.

Но он уже овладел стулом и даже успел взять в руки колоду.

– Николай Алексеевич… Простите, я не ошибся? – поднял он на Репнина белесые брови. – Инженер Шарль Жилль, – отрекомендовался незнакомец. – Николай Алексеевич, – заметил он, обращаясь теперь уже к жене, – будет тебе приятен…

Потом Репнин часто вспоминал этот миг, этот первый шаг, когда увидел ее, и говорил себе, что первое впечатление оказалось очень верным: самое характерное для нее было – улыбка, неяркая, и ладность округлых плеч и ласковость кожи.

– Ну смотри… пеняй тогда на себя… Ты мне Николая Алексеевича выбрал… – сказала она и взяла Репнина под руку.

– Это хороший выбор, – медленно произнес муж, не без труда преодолев «р» – родным языком для него был французский. – Хороший. – Как многие иностранцы, он любил это слово.

Впрочем, он уже погрузился в игру и конец фразы произнес не столько осмысленно, сколько по инерции. А Репнин и Анастасия Сергеевна прошли в дальнюю комнату дома, куда шум праздника едва доносился.

– Как давно вы знакомы с Губиным? – спросила она. – В Англии вы его не могли знать.

Репнин был озадачен: молодая женщина недвусмысленно дала понять, что знает его.

– Простите, но вы знакомы с семьей Губина… домами? – спросил Репнин, и тут выяснилось нечто неожиданное: оказывается, одной из семи женщин, перед которыми с некоторых пор раскрылись тяжелые врата большого мужского монастыря, называемого министерством иностранных дел («Да здравствует Февральская революция!»), была Анастасия Сергеевна. Нет, разумеется, речь шла не о дипломатической работе, а всего лишь о референтской, даже переводческой (большего всемогущий Февраль поднять не смог), но и это было немалым успехом, по крайней мере для Анастасии Сергеевны, ее знание французского было реализовано.

– Вам должно быть обиднее моего. Анастасия Сергеевна, – сказал Репнин. – Ваша дипломатическая карьера (он льстил ей: дипломатическая!) оборвалась, едва вы вкусили сладость плода…

Она рассмеялась:

– Представляете, не оборвалась!

– Каким образом?

– Вам что-нибудь говорит это имя: Маркин Николай Григорьевич?

– Не тот ли матрос Маркин, что захотел раскрыть тайну шифра? – спросил Репнин.

Илья говорил на днях, что большевики вызвали из Кронштадта корабельного морзиста, поручив ему расшифровать секретные тексты.

Она подтвердила.

– Погодите, не вас ли я видел в синей гостиной, когда был в министерстве третьего дня?