Дипломаты

– Не знаете? – взглянул он на нее, продолжая улыбаться. – А я знаю, – заметил он и кротко погасил улыбку. – Вам надо ехать к мужу, милая Анастасия Сергеевна.

У него это получилось так просто и искренне, так участливо и по-человечески проникновенно: «Вам надо ехать к мужу», что она подумала: «Может, мне и в самом деле надо ехать к Жиллю?» Она едва сдержала себя, чтобы не сказать ему так.

– Вы затрудняетесь ответить мне?

Она не разомкнула губ.

Он подошел к окну и осторожно прикрыл, сейчас мелодия просачивалась сюда по капельке.

– Анастасия Сергеевна, выслушайте меня. Нет, я не хочу, чтобы мои слова значили для вас больше, чем слова доброго друга. Я знал вашу семью, много лет знал вашего мужа. – Он как-то хотел заставить ее разомкнуть уста. – И я вам хочу сказать, нет, нет, бог здесь ни при чем… Я хочу подтвердить эти слова честным словом человека, если хотите, друга вашей семьи, если хотите, вашего духовника. Ну, вы же знаете, что мне известно больше, чем вам? Сердца мне открыты! Это человек достойный и, верьте мне. Анастасия Сергеевна, вам бесконечно преданный. Заслужил ли он, чтобы с ним вот так?..

Настенька молчала.

Рудкевич подошел к окну и на секунду раскрыл створки. Ворвалась мандолина – радостно-сбивчиво, она пыталась договорить что-то очень лихое.

– Вы влюблены? – спросил он прямо, и бесенок веселости, вызванный мандолиной, заплясал в его глазах – все-таки он любит жизнь, этот святой отец. Он понимал, как трудно было ответить на этот вопрос. – Ну что ж, любовь благо, тем более что человек, которого вы любите, и умен, и хорош собой, и души необыкновенной… – Он сделал паузу, точно дожидаясь, как она примет эти слова. Не может быть, чтобы у нее не возникло искушения горячо, всей силой сердца подтвердить: «Да!.. Да!..» Но и на этот раз она смолчала. – Ну скажите, влюблены?

Она испытующе посмотрела на него.

– Это даже не то слово… я… я… люблю… – сказала она едва слышно, будто все время говорил не он, а она и это исчерпало ее силы так, что даже этой фразы она не могла произнести полным голосом.

Очевидно, он ждал этого слова и давно готовился услышать, но, когда оно наконец было произнесено, он понял именно в эту минуту, что предстоит нелегкий разговор и кто знает, как он закончится. Опыт отца Рудкевича, опыт человека, который изо дня в день говорил с людьми о самом насущном, подсказывал: ничто не требовало от него таких усилий, ни в одном разговоре он не чувствовал себя так зыбко и так в конце концов ложно, как в разговоре, в котором участвовала любовь.

Но у него была цель, и он отважился на приступ.

– Анастасия Сергеевна, – он старался говорить так же добродушно-миролюбиво, как начал, – скажите, вас связывает с этим человеком многолетняя дружба? У вас одни взгляды на жизнь, на призвание в жизни? Скажите: да?

Она внимательно посмотрела на него.

– Я люблю этого человека.

Видимо, ответ ее воодушевил Рудкевича.

– Иначе говоря, вас связывает только… любовь?

Она продолжала смотреть на него, теперь внимательно-неприязненно.

– Он благородный человек, и я люблю его.

У него созрел план единоборства с нею. Ему очень захотелось настежь распахнуть окно, чтобы веселый речитатив мандолины еще раз заполнил паузу, но он сдержал себя.

– Вы говорите, что он благородный человек. Чтобы сказать так, в наше время надо знать человека годы. Вас связывает с ним только любовь.

Она подняла голову так, будто решила сражаться.

– Да… и это немало.

Рудкевич пошел к окну, и Настенька последовала за ним взглядом: округлая, большая, добрая спина. Такая спина может быть у старшего брата или даже отца: добрая спина. И Настенька подумала: как соединились в этом человеке, на вид очень цельном, духовник, врачующий души грешных, и крупный дипломат. В одном он, как говорил Шарль, тактик, в другом – стратег. Как сочетать первое и второе? Или первое является легальным обличьем второго?

– Любовь чувство святое, и я не подниму на него руку, но любовь ли это – вот вопрос. Верьте мне, Анастасия Сергеевна, я это знаю: часто люди принимают за любовь нечто такое, что любовью не является, – порыв сердца, может быть, благородного, увлечение, наконец. Освобождаться от ига любви не следует, но освободиться от ига такого увлечения благо. Да, увлечение, и все пошло кругом, все сместилось, все опрокинулось. Кажется, что человек, которого ты встретил, создан для тебя самим богом, ты не можешь прожить без него дня и строй его ума, его сердце, душа его, все, из чего соткан его характер, удивительно тебе соответствуют. Да что ум и сердце? По тебе создан весь он, его кровь, плоть, тело его. Но есть одно испытание, есть в природе один меч, такой непобедимой стали, равной которой в природе нет ничего: все рушится под его ударом, его не боится только любовь. Этот меч – время. Проверь себя этим мечом. Устоишь против меча – значит, обрел благо. Убоялся меча – отступись. Не разрушай жизнь человека, да и свою побереги! – Он поднял на полные строгой скорби. – Анастасия Сергеевна, были вы под этим мечом?

Она не могла сказать слова – она боялась того, что хотела сказать.