Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

— Мы здесь, как в темнице, — сказал я и запел «Интернационал». Ребята и Люся подхватили. Минут через десять к нам вбежал дежурный по академии:

— Что тут происходит?

Оказывается, идут люди по Бауманской улице и слышат, как откуда-то из подземелья слабо доносится «Вставай, проклятьем заклейменный». Собралась толпа. Проходящий мимо офицер из нашей академии догадался, в чем дело, и из КПП позвонил дежурному.

Естественно, ни нам, ни Люсе ничего за это не было: не будут же наказывать за пение «Интернационала»!

330. Вольные стрелки

Однажды я и трое моих друзей отправились в академский тир. Было это в хрущевское время. Взяв пистолеты, мы постреляли по мишеням, а потом, когда майор, начальник тира, ушел, сказав, что сегодня не вернется, мы вытащили из находившегося рядом склада портреты Хрущева и начали по ним стрелять. Изрешетив ненавистный нам лик Хрущева, мы достали портреты Подгорного, Козлова, Фурцевой и начали стрельбу по ним. Но тут неожиданно вернулся майор. Услышав его шаги, мы смылись.

На следующий день я отправился в академию, мысленно простившись с матерью. Однако события развернулись самым неожиданным образом.

Утром майор прибежал к начальнику академии и все доложил. Генерал, как рассказывал потом майор, минут пять сидел не шелохнувшись, потом сказал:

— Очень плохую шутку ты придумал, майор. Плохую и неправдоподобную. Больше так не шути.

Потом он вызвал особиста, и они о чем-то говорили минут двадцать.

Никаких санкций к нам применено не было. Начальство вполне резонно решило сделать вид, что ничего не произошло.

331. Голые курсанты и впечатлительная Маргарита Платоновна

— Разве вы не знаете, что мы сдаем экзамены совершенно голыми?

Маргарита Платоновна смотрела на нас большими глазами и тяжело вздыхала.

Она вела у нас семинарские занятия по сопротивлению материалов. Как и многие преподаватели, она работала в соседнем МГТУ имени Баумана и приходила к нам на несколько часов в неделю.

Она только что окончила аспирантуру, защитила диссертацию, преподавала первый год. Мы ее не любили: она придиралась по пустякам, заставляла переделывать лабораторные работы по нескольку раз. Когда что-нибудь не получалось, не упускала случая съязвить на военную тематику, вроде «Строевая подготовка не помогает в изучении сопромата».

Однажды она сообщила, что ей разрешили принимать экзамены. Мы вежливо высказали удовлетворение.

— Напрасно радуетесь, — отрезала она. — Каждый получит то, что заслужил.

Мы не договаривались, шутка пришла спонтанно:

— А вам, Маргарита Платоновна, рассказали об особенностях экзамена в академии?

— Нет.

— Мы сдаем экзамены совершенно голыми.

Она обалдела.

— А как же иначе бороться со шпаргалками! — объяснили мы. — Сначала мы раздеваемся догола, и преподаватель осматривает нас, чтобы проверить, не написал ли кто шпаргалок на теле.

Мы говорили — она верила.

— Конечно, когда вы будете принимать, Маргарита Платоновна, мы будем прикрывать все особые места. Но лучше, если вы попросите, чтобы нам в порядке исключения позволили остаться в трусах.

Через пару день она явилась сияющая:

— Дураки, ну просто дураки. Надо мной смеется вся кафедра. Я пришла и попросила, чтобы слушателям разрешили на моем экзамене оставаться в трусах. Заведующий кафедрой сначала очень удивился, потом все начали смеяться. Смеются до сих пор.

Мы думали, что она обидится, и начали было просить прощения. А она:

— Я так рада, что это оказалось неправдой. Я две ночи не спала, мне было вас очень жалко.

С тех пор она подобрела. Не подкалывала, не придиралась, принимала лабораторные работы с первого раза, а если кто ошибался, улыбаясь говорила:

— Сопромат никому легко не дается.

Я сдавал экзамены не ей, а когда готовился, краем глаза посмотрел на нее. Она сидела за столом и мечтательно разглядывала ребят. Мне показалось, что она представляет их в том виде, о котором мы ей говорили.

Она приняла экзамен у шести слушателей и всем поставила пятерки.

Когда я рассказал об этом одной моей знакомой, та прокомментировала:

— Точно, представляла всех вас голыми. Мы, женщины, очень впечатлительные.

332. Кошкин хвост

Профессор Тихомлинов, когда сомневался, сколько ставить — пять или четыре, всегда задавал один и тот же вопрос: «Почему кошки не разбиваются, если сбросить их с крыши?». Ответ был: «Потому что хвостом они создают вращательный момент».

Все об этом знали. Знал и я.

Сдаю я экзамен, и наступает момент, когда профессор начинает сомневаться, какую оценку мне поставить. Он качает головой и потом спрашивает:

— Вы в молодости не сбрасывали кошек с крыши?

Я делаю вид, что чрезвычайно удивлен, и развожу руками:

— Нет.

Он молчит, даже загрустил, а я испугался, вдруг он не задаст своего вопроса, и начинал выкручиваться:

— Я никогда, а вот ребята… бывало.

Профессор ожил:

— И что, кошки разбивались?

— Да нет, — неуверенно протянул я.

Профессор посерьезнел:

— А почему?

— Лапы, наверно, мягкие, — начал вслух соображать я.

— Нет, нет. Думайте.

Я начал думать, потом испугался, что думаю слишком долго, и изрек:

— Наверное, создавался момент.