Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Нахождение слушателя академии среди иностранцев само по себе являлось криминалом, достаточным для гауптвахты. А тут еще секретная тетрадка, которую никуда не выбросишь, — на ней моя фамилия.

— Ваши документы.

376. Как я стал официальным поэтом

Большую часть времени вне академии я разгуливал в штатском, что, естественно, было запрещено. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, однако всегда оставался риск попасть в комендатуру. Достаточно было угодить в милицию, там пришлось бы признаться, что служишь в армии, ибо ничего, кроме удостоверения слушателя академии, у меня не было. А дальше милиционеры, как и положено, должны были передать меня в комендатуру.

Поэтому мне позарез нужен был какой-нибудь «гражданский» документ. И я придумал выход. Я заблаговременно подготовил «сборник стихов», а точнее, 7-10 стихотворений, представил его на суд вполне профессионально подготовленных людей, которые рекомендовали меня в Литобъединение при «Московском комсомольце».

Мне трудно вспомнить, когда еще я волновался перед экзаменами так, как тогда перед комиссией, ведающей приемом в Литературное объединение.

— Мы знакомы с вашим сборником. Прочтите что-нибудь, не вошедшее в него.

Из пяти кандидатов приняли тогда только двоих — меня и моего приятеля, в будущем замечательного поэта-песенника Игоря Шаферана (к моему великому сожалению, недавно скончавшегося).

Через неделю мне вручили солидное пухлое удостоверение (оно хранится у меня поныне), где на основной корке было вытеснено «Московский комсомолец», а внутри написаны имя, отчество, фамилия и вклеена фотография. Из того «цикла стихов», что обсуждали на секции, сейчас я не помню ни строчки. Помню только, что это были стихи о моей вымышленной поездке в Албанию. Вскоре после этих событий Албания перешла в стан врагов. Поэтому напечатать цикл стало невозможно, и все стихотворения я просто-напросто выкинул.

Но удостоверение мне пригодилось. И очень…

377. Официальный корреспондент

— Ваши документы.

Проверка документов. И я, слушатель закрытой академии с тетрадкой, где на первой странице штамп «секретно», среди иностранцев.

— Ваши документы.

Я предъявляю удостоверение «Московского комсомольца»:

— Корреспондент.

И меня без слов отпускают. Позже я узнал, что моего товарища отправили в комендатуру, и он получил 20 суток гауптвахты. И это без тетрадки!

378. Высшая справедливость

В начале четвертого курса двенадцати любимцам начальства, отличникам политической, но далеко не учебной подготовки были присвоены офицерские звания, а остальным четырнадцати, мне в том числе, из воспитательных соображений задержали присвоение на 4 месяца. Но тут вышло новое распоряжение, согласно которому офицерское звание нам светило только через два года, и вдобавок ко всему нас перевели на казарменное положение. Ребятам, успевшим получить офицерское звание, а с ним и существенную прибавку к жалованию, было стыдно смотреть в глаза своим марширующим строем товарищам.

Однажды я, к тому времени правдой и неправдой демобилизовавшийся и надолго затаивший злобу на власть предержащих, стоял с одним таким офицером, и мимо нас прогнали строем моих бывших сокурсников. Он смотрел в землю, тяжело дышал, у него тряслись губы. Ему было стыдно, очень стыдно.

И вот что интересно. Недавно я звонил одному из моих бывших сокурсников, и оказалось, что ни один из тех, кто получил тогда офицерское звание, не дожил до 65 лет: сердце и прочее… Ни один. А остальным, тем, которые тогда маршировали в строю, уже 75, и пока все живы-здоровы.

Просто наваждение какое-то!

379. Судьба барабанщика

Одной истории, в которой я замешан не был, мне не простили.

Дело было так. Есть такое вещество — йодистый азот. Если капнуть его на бумажку и бумажку высушить, то при прикосновении к ней раздается «неприличный» звук. Вооружившись пробирками с сероводородом и бумажками с йодистым азотом, несколько наших ребят отправились в кинотеатр «Родина», что на Семеновской, тогда еще Сталинской, смотреть фильм «Судьба барабанщика». Перед тем как рассесться в разных концах зала, они разбросали бумажки с йодистым азотом в проходе. Потом в тот момент, когда героя приходят арестовывать, они вынули пробирки с сероводородом и вылили содержимое на пол. Зал стал быстро наполняться характерным запахом. Первой не выдержала какая-то солидная дама и поспешила к выходу. Но стоило ей сделать несколько шагов, как из-под нее раздался характерный звук.

— Так это она, — громко сказал кто-то.

Дама ускорила шаг. Звуки раздались еще. Она побежала. Звуки следовали один за другим.

— Ишь ты дает! — реагировала публика. — Гороху, что ли, наелась.

Потом поднялся мужчина, и с ним повторилось то же самое.

— Так она здесь не одна такая! — хохотал зал.

Зажегся свет. Фильм прекратили. Потом зал проветривали несколько дней. Подозрение пало на частых гостей кинотеатра — слушателей нашей академии.

И хотя меня среди участников этой затеи не было и не я руководил «операцией», начальство было уверено, что эта проказа — моих рук дело.