Дипломаты

– А вы не пугайте меня этой вашей формулой, Федор Павлович, – прервал его Петр. – Моя правда действительно монополизирована, и считаю это справедливым.

Клавдиев онемел – только дрожала его бородка да грозная просинь выступила на желтых его щеках.

– Это какая же такая ваша правда? – спросил наконец Клавдиев.

– А та, что я добыл кровью, Федор Павлович, не было бы ее – смерть мне и революции моей.

Клавдиев молча закачался на каблуках.

– Я хочу вас просить об одолжении, – вдруг заговорил Клавдиев. – Не были бы вы любезны написать бумажку в министерский архив? Нет, не в питерский, а в московский?

Казалось, Петр воспрял: ну вот, разговор наконец пошел на лад. Да и дело доброе: Клавдиев решил вернуться к работе – это хороший признак.

– Разумеется, могу, Федор Павлович, да есть ли в этом необходимость? Приходите и работайте, я все сделаю сам.

Клавдиев встал – грозно шевельнулись брови. «Ну вот, сейчас махнет всесильным своим хвостом, и все рухнет», – подумал Петр.

– Вы уже видите меня… государственным клерком? – Клавдиев принялся раскачиваться, как там, в Глазго, с каблука на носок, с носка на каблук. – Совесть… на казенный замок, да?

Когда Петр вновь очутился в коридоре с изразцами, примус уже не гудел – он наверняка взорвался.

99

Наверно, нужна еще одна беда, которая все потрясет, все перевернет вверх дном и потом поставит на ноги, думал Петр. Беда, от которой померкнет небо. Да есть ли у него силы принять эту новую беду и совладать с нею? Ох, накличет он на себя горя горького!

Петр шагал и шагал: Смоленская, Зубовская, Хамовники… нет, он и не хотел в Хамовники… А куда он шел? И вновь Остоженка, особняки, ее каменные дворы, ее липы и каштаны, ее палисадники. Нет, здесь человек не поможет, да есть ли еще другой такой человек? Он остановился – где-то здесь дом Репниных. Не хочет ли он в Елене найти Киру? Петр постучал в окно – Елена, наверно, читала, да не один час просидела над книгой, и теперь, стараясь согреться, принялась растирать руки от запястья до локтя. Нечего сказать, молодость, в августе замерзла.

– Откуда вы в такое время? – заметила она, распахивая окно пошире.

Он просиял – как все-таки хорошо, что застал се.

– Кто же сидит сейчас дома? – спросил он и подивился беспечно-радостному тону, с которым произнес эти слова. – Выходите, пошагаем!

Она передернула плечами – все еще было холодно.

– А не поздно ли? – вымолвила она и смешно наморщила нос: он видел, ей хотелось пойти, но не отпускали уютные сумерки дома, горящий ночничок под бумажным абажуром и, конечно, книга, ее тепло, ее воздух, такой обжитой, домовитый.

Они шли по Пречистенке, и он нет-нет краем глаза посматривал на нее: аккуратная головка с копной коротко остриженных мальчишеских волос и вообще она больше похожа на мальчишку. Нет, это не Кира. Но в глазах что-то жертвенное, жажда необыкновенного. Он не мог не подумать: и зачем он извлек ее из дома, оторвал от книги, с которой ей было так хорошо?

– Послушайте, Елена Николаевна, что такое женский характер? – Он все еще был со своими мыслями и не хотел с ними расставаться.

Она взглянула на него, чуть прищурив глаз, совсем по-мальчишески.

– Женщина в большом и малом неожиданна.

«Ей очень хочется быть старше, чем она на самом деле», – подумал Петр. Он слушал вполне серьезно – это воодушевило ее.

– Хотя она молится богу только мужского пола, казнит себя его казнью, но никогда не признает власти его над собой…

Белодед не удержал улыбки, она заметила это и тут же все обратила в шутку, – торопливость, с которой она это сделала, свидетельствовала, как ей не хотелось быть жертвой его иронии.

– Я ее возвеличила, эту женщину, которую вы знали? – спросила она и засмеялась, встряхнув мальчишескими кудрями. – Вы не хотите признать ее превосходство над собой? – Она продолжала смеяться.

Она пыталась выйти из положения с той же настойчивостью, с какой только что произносила свои аксиомы.

Сейчас они шли по Староконюшенному. Ему показалось, что парадная дверь их дома распахнута, у самого крыльца стоит извозчик.

– По-моему, это у нас… – Они прибавили шагу.

Да, дверь распахнута настежь, впрочем, раскрыты и окна, в доме народ, слышны голоса, говорили где-то в глубине дома, быть может наверху.

– Войдемте вместе, – сказал он. Он заметил, ее никогда ни в чем не надо упрашивать, если она это считает разумным, делает все легко и просто.

Они вошли. Послышался острый запах карболки, очень острый.

– Я так и знал – Лелька!..

Дверь вдруг распахнулась, и что-то круглое, закутанное с головы до ног вихрем выхватилось в коридор и чуть не сшибло Петра.

– Ты… Раиса? – вскрикнул Петр, он узнал соседскую девчонку.

– Ой, крест, крест!.. – закричала Раиса и помчалась дальше. – Лельке худо!

– Вот, сердце мне сказало!..