Репнин слушал рассказ незнакомца, и в памяти встал январский вечер восемнадцатого года, пестрая стая питерских аристократов, атакующая столы расчетливых англичан, беседа с сэром Джорджем Бьюкененом о путях новой русской дипломатии и руки сэра Джорджа, лежащие на столе без признаков жизни.
Репнин вышел в коридор. Незнакомец (нестарый человек в офицерском кителе с отпоротыми погонами) продолжал свой рассказ.
– Стены посольств уже никого не сдерживают, если огонь перенесен за их пределы! – произнес незнакомец. – Линия фронта пересекла апартаменты посла, и «максимы» ведут огонь по кабинету первого советника! Вы улыбнулись иронически? – обратился человек в кителе к Репнину.
– Как следует из ваших же слов, не столько по апартаментам, сколько из апартаментов, – заметил Репнин.
Человек в кителе смутился:
– А это уж как когда!
Дверь купе в дальнем конце коридора открылась, и вышел Кокорев, одетый необычно: пиджак, косоворотка, брюки в сапогах.
– Николай Алексеевич, нам с вами никак не разминуться! – произнес он, быстро приближаясь. – Еще в Москве до отправления поезда мне показалось, что я услышал ваш голос.
Действительно чудо, и не только по той причине, какую имел в виду Кокорев. Чудо в другом: разговор, который только что услышал Репнин, будто вызвал сюда Кокорева.
– Заходите. Василий Николаевич (время не обскачешь – Репнин может назвать Кокорева так), в купе я один. Вы надолго в Питер?
– Дня на три… Дзержинский там.
– События переместились? – спросил Репнин.
– Нет, почему же? Эпопея Локкарта достигла своей кульминации. Локкарт – это Хлебный переулок в Москве.
– Разве это все еще его адрес? – спросил Репнин.
– Нет, – ответил Кокорев. – С той ночи, – пояснил он. – Признайтесь, что вы не очень верили, что Локкарт пойдет так далеко?
Репнин сел удобнее, опершись спиной о стену вагона.
– А я и сейчас принимаю это до определенного предела.
Кокорев не мог скрыть улыбки – он будто хотел сказать: «В известном возрасте человек нелегко расстается со своими заблуждениями».
– А вы знаете, что произошло?
Что имел в виду Кокорев? События в Хлебном переулке? Всю эту историю, которая пошла по Москве под названием «арест Локкарта»? Это имеет в виду Кокорев?
– Я хочу знать, что произошло, – сказал Репнин с той грубой прямотой, какая у него обнаруживалась не часто.
– У вас есть два часа. Николай Алексеевич?
– У меня есть ночь.