Дискета мертвого генерала

– Не обижайся, прошу тебя, – Рамона встала из-за стола, подошла ко мне сзади, наклонилась и нежно обняла, прижавшись щекой к моему уху. – Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя. Но я, несмотря ни на что, просто обычная женщина, и мне тоже хочется банального семейного счастья. Я просто не вынесу, если каждый день буду знать, что с тобой в любой момент может случиться что-то нехорошее. И не пытайся меня разубедить, что мне не нужно бояться. Такие деньги, как ты получаешь, и такие дома, как этот правительственный дворец, просто так не дают. Неужели ты, сильный мужчина, не можешь хотя бы раз признать, что я, твоя слабая женщина, права?!

– Могу. Ты права, солнце мое. Моя работа действительно сопряжена с некоторыми опасностями. Чуть-чуть.

– Я же говорила! А ты мне – нет, нет! Теперь-то понимаешь, почему я хочу, но просто не могу выйти за тебя замуж?

– А при каких условиях ты согласилась бы это сделать? – осторожно спросил я.

Рамона удивленно вскинула брови. Такое выражение я видел на лице своей учительницы, когда в очередной раз обещал ей выучить домашнее задание.

– Ты ни-ког-да этого не сделаешь, – с грустью сказала она. И, оторвавшись от моего плеча, снова села за стол напротив.

– И все же. Может, ты плохо меня знаешь…

– Ну ладно! – Она поставила правую руку на стол, а левой принялась планомерно загибать растопыренные на ней пальцы, не отрывая обжигающего прокурорского взгляда от моих глаз. – Во-первых, ты должен уволиться со службы и никогда больше не надевать военную и прочую подобную форму. Во-вторых, ты не должен пропадать месяцами, а всегда быть рядом, вместе со мной и детьми. И в-третьих, все это ты должен сделать не позднее чем через полгода. Я долго думала о нас с тобой, Валера, и пришла к однозначному решению, что так больше жить невозможно. И я как раз хотела сказать тебе об этом. Очень хорошо, что ты не заставил меня начинать разговор первой. И если действительно хочешь быть со мной, то сделаешь, о чем я прошу. Если же нет… Как ни трудно мне будет, но я все-таки найду в себе силы уйти от тебя и никогда, слышишь – никогда уже – с тобой не встречаться, даже если в конце концов на тебя все-таки найдет запоздалое прозрение!

– Ладно, пусть будет по-твоему, – я пожал плечами, натыкая на вилку кусочек розового лососевого филе. – В конце концов, ты сама дала мне шесть месяцев. И я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы выполнить два из выдвинутых трех условий. Я говорю о том, чтобы постоянно быть вместе с семьей и уже через полгода. Но насчет увольнения из «структуры»… – Я несколько замялся. – Все гораздо сложнее, чем тебе кажется. Даже если я завтра же сообщу о своем решении уйти в «гражданку», то сильно сомневаюсь, отпустят ли меня вообще, и уж тем более в течение каких-то шести месяцев. Наверно, ты просто не понимаешь, в какой серьезной организации я служу.

– Наверно, не понимаю. Но я и не хочу ничего понимать. Шесть месяцев, дорогой, а на большее у меня уже элементарно не хватит нервов и терпения. При всем том, что я все еще люблю тебя ничуть не меньше, чем много лет назад, – Рамона внимательно посмотрела, как я с нескрываемым удовольствием начинаю поглощать ужин, и покачала головой. – Ты меня не слышишь…

– Ошибаешься, солнышко! – промычал я, шаря глазами по соблазнительным яствам, расставленным по столу, и не зная, чем бы еще полакомиться. – Просто чертовски голоден.

Больше мы не касались этой темы. Ни в этот вечер, ни на протяжении всего моего отпуска. Мы просто отдыхали, купались в заливе, загорали на пустынном пляже, до которого приходилось ехать на машине, ходили по магазинам, несколько раз ездили в Ригу просто так, погулять по Старому городу, и по вечерам растягивались в подвешенном в саду гамаке и наслаждались созерцанием ночного неба, густо усеянного серебряной звездной пылью. Я откровенно «тащился» от того, что был богат, счастлив и почти на все сто доволен жизнью.

– Хочешь, сядем в машину и прокатимся? – Я нежно поцеловал Рамону в щеку. – Тебе обязательно нужно вдохнуть свежего морского воздуха.

Она молча кивнула и, подойдя ко мне вплотную, сильно прижалась к моему плечу.

Черный «Мерседес-300» со скоростью сто десять километров в час мчался по пустынному прибрежному пляжу, то и дело задевая правыми колесами и превращая в кучу брызг накатывающиеся на песок волны. Яркие галогеновые фары разрывали далеко впереди уже опустившиеся на Рижский залив сумерки, время от времени выхватывая из темноты стремительно взлетающие в небо силуэты чаек и альбатросов. Машина быстро уносилась вдоль побережья на северо-запад, вслед опускающемуся за верхушки сосен ярко-оранжевому солнечному диску. Все четыре стекла в «Мерседесе» были опущены, и в салоне машины пронзительно свистел ветер, тугими струями врываясь со всех сторон, окатывая лицо, руки и разметав во все стороны волосы.

Когда мы проехали по берегу моря не менее тридцати километров, Рамона наклонилась ко мне, провела маленькой ладошкой по моей груди и, прижавшись губами к самому уху, тихо сказала:

– Останови, пожалуйста…