Диско 2000

— А-а, — проговорил я с трудом, и тут меня накрыла айяхуаска. Белая и сияющая, как тот порошок: накрыла стремительной теплой волной. Белая-пребелая, такая белая, возможно, с цветными отблесками там и сям, но не возможно разобрать, очень уж все было быстро, белым-бело, и ослепляло мозг. На своих губах я почувствовал что-то теплое и влажное, я понял, что это были губы Тревора, и еще я понял, что Франц был прав.

Мы не согрели для него постель, потому что до этого просто не дошло: мы трахались перед огромным окном с видом на дикое неоновое сияние. У себя во рту я ощущал каждую пору его члена: чувствовал пульсацию спермы на языке, извергающейся сладко-соленым потоком.

А потом Тревор трахал меня, он был внутри, наши глаза были плотно закрыты, и вдруг время стало обтекать нас, и мы оказались перед телевизором. Это была скругленная модель пятидесятых годов, Джетсон ТиВи, а на экране был Уильям Берроуз.

— Yage, — простонал он. — Айяхуаска. Блаженство. Нектар души. — Берроуз выглядел худее и печальнее, чем когда-либо при жизни. — Усиливает телепатическую активность. Колумбийский ученый синтезировал на основе иейджа вещество под названием «телепатин». Согласно легенде, Отец-солнце оплодотворил женщину, проникнув в нее через зрачок и зародыш превратился в иейдж, наркотическое растение, еще пребывая во чреве. Иейдж-бог семени, секса, остающийся при этом зародышем. Иейдж может быть последней дозой.

— Последняя строчка была из «Джанки», — сказал Тревор, после чего Билл испарился вместе с игрушечным телевизором, и мы очутились на мягком ковре перед окном, наши тела сплелись, синхронно пульсируя всеми нервами. Я обхватил его ягодицы и он еще глубже вошел в меня, мы кончили одновременно, и почувствовали это, ощутив каждую йоту, каждую клетку протекающего между нами напряжения, и это было так мощно, что, я думаю, мы потеряли сознание.

Нас разбудили раскаты грома. Мы чувствовали, как они отдаются вибрацией в наших костях. Небо над публичными домами расцвело мириадами разноцветных огней. Фейерверк. Полночь.

Мы стянули покрывало с кровати и, закутавшись в него, устроились перед окном, чтобы наблюдать шоу. Огни фейерверка — пурпурные, зеленые, золотые, огни цвета масленицы, вызывали во мне тоску по дому. Тревор посмотрел на меня, точнее в меня, в своей обычной манере, только на этот раз в его взгляде присутствовало нечто большее. На мгновение я почувствовал, обрывки ауры, смыкающиеся вокруг нас, соединяющие нас, серо-голубые, пронизанные электричеством.

— Огни цвета Масленицы.

Я улыбнулся и теснее прижался к нему.

НЕ больше, чем через полчаса вернулся Франц, один, но в хорошем настроении. Он опять приветствовал нас своим «Я рожден убиваать и любиить», чтобы не дай бог не забыли, но мы чувствовали себя достаточно свободно, чтобы высвободить наши липкие тела из покрывала и начать одеваться прямо перед ним. Он оказался добрей, чем мы ожидали.

— Ну как, видел самолеты, падающие с небес?

— Нет, только кассира, он не смог мне выбить «Доктора Пеппера», потому что его аппарат вышел из строя.

Меня в этой фразе удивило только одно: «Франц, ты пьешь Доктор Пеппер»?

Он пожал плечами, но не злобно, а скорее, виновато. «Был у меня один приятель из Техаса. Все мои друзья уезжают, а мне остаются только дурные привычки».

Нас с Тревором пронзила острая грусть. Неужели Франц был одинок? Мы и подумать об этом не могли. Эта мысль нас серьезно расстраивала, — и мы, совершенно не преднамеренно, ответили ему хором словами песни Битлз, которая вот уже несколько часов крутилась у нас в голове: «Can't buy me looo-love, nonono, NO…»

— О, да, — отозвался Франц, — многие проститутки повесили на своих окнах таблички: «Только сегодня. Кредитные карты не принимаются».

— Я их не осуждаю, — ответил я.

Чарли Холл Петля тысячелетия

Я вижу его, хотя глаз еще не уловил очертаний. Словно вспышка света, обжигающая сетчатку, его расплывчатый силуэт возникает в поле моего зрения, когда наш фургончик проносится мимо деревьев.

Это одинокие шотландские сосны, затерянные в пустыне Северной Австралии. Наверное, какой-то чудак-поселенец оставил их после себя, задыхаясь и хрипя, жадно глотая последние капли воздуха и бросая горсть несбывшейся надежды на красный песок — печальное напоминание об обещании, данном родным («Ну, если уж ты собрался навсегда покинуть Охтерардер, так возьми с собой хоть кусочек нашей славной Шотландии!») А может, перелетная птица обронила зернышки. Как-то они все же попали сюда, пустили корни и прижились. Знаю только, что вот они, здесь — наши единственные свидетели, нестареющие и загадочные. Таинственные деревья, роняющие на песок лоскуты черно-зеленых теней и внемлющие скрипу колеса времени.