И опять эта чернота – черным по белому отМигелево саднение, и вода, опасно смывающая с твердых желаемых почв, и колдовские замашки эти русалочьи, в ней находимые…
И ведь говорят, что так бывает рано или поздно у всех мужчин, но я-то, я-то – ведь мужчина – не мужчина – думала, у меня уже точно будет по-другому. Спасет красота мир – от чего, спрашивается, спасет? Мое внутреннее устройство под красотою впало в бестолковую саморефлексию, что-то пытаясь сделать лучше. Я стала терять то, что имела, ради призрачной этой красоты, которая сидела напротив – а я пропадала… Дальше-то что? Я видела, – буду твердить я. И все равно буду упускать ее ради того, что не видят на поверхности – а себе оставлять боль вместе с горделивым чувством, что вот, мол, я люблю другую исключительно за внутренние качества и вообще я такая верная – но ведь любовь ли это? Наверное, ведь не изменами в собственных чувствах должна испытываться любовь… Ну скажите ещё, что повезло Энджи – теперь ей любить сквозь заслонку чудных девушек, любить в замочную скважину, любить и гордиться, ибо против лома нет приема.
Странно, что любя Мигеля, красивейшего мужчину на земле, я почти не задумывалась о его звездной, располагающей к поклонению внешности… Возможно, я упивалась его красотой, но никогда не думала, что миллионы в это время упиваются, а я одна из них… Они любили за красоту, а мне он был знаком. Сначала я его узнала по глазам, а потом сообразила, что – да, вроде красив. По поводу Энджи вообще не задумывалась о красоте ни разу. Эффект узнавания работал, как генератор – вижу косые глаза, и все – это мое, и я дома в своей тарелке. А с Алойк было иначе: я вешалась от водянистой груди и четко размеченных черт лица и понимала, что я влюбляюсь в банально красивую девушку… А кто же этого не может-то – влюбиться в красавицу?!
Дверь периодически открывалась, и внутрь заглядывали одногруппники; разговор сводился к частоте курсирования в коридоре лиц знакомых и незнакомых. Передо мной Алойк, странно распинаясь, превозносила без устали английский язык. Оказалось, что она вовсе не англичанка, а представительница еврейских успехов. Рассказы ее дышали спокойным воздухом профессионализма. И я начала понимать, что ее резкие фразы четко отделаны годами по оригинальным кембриджским пособиям со множеством фотороботов – девочек и мальчиков, застывших под каждую сцену комикса. Пока я зубрила грамматику по томам Happy English и превращалась в книжного червя, Алойк была неплохо подкована на вербальные и социальные штуки.
– А ты знаешь, что когда начинаешь танцевать действительно от души, то даже порой, стоя на остановке, уже ставишь ноги в танцевальные па и воспаряешь над собственными ногами?
– Значит, ты танцевала, Алойк?
– Посетила несколько уроков по разным направлениям, а потом поняла, что мне это уже не надо…
– Почему же ты тогда не выступаешь на сцене? – удивилась я.
– А сцена ведь вторая жизнь, а зачем она мне, если танец вместился в мою реальную жизнь. Ты знаешь, что Джейн добивается кандидатуры в VIP?
Я хладнокровно удивляюсь…
– Да, она профессионально занимается танцами. А по ней ты это видишь?
Вспоминаю точеное лицо Деметры, вспоминаю странный жест выправить грудь под неизменными мужского кроя рубашками… И Алойк вдруг начинает отвечать моим мыслям:
– Я тоже очень люблю мужские вещи. Рубашка Макса очень стильная, я бы даже приобрела себе такую…
– А почему не приобрела?
– А ты знаешь, что мне и Макс сначала нравился, но потом я узнала, что он нравится многим. А мне это зачем? И более того, знай я заранее о такой его популярности, – он бы мне даже и не понравился…
Тут я уже опешиваю:
– А он в чем виноват?! Получается, он будет всем нравиться, но никто не захочет иметь с ним дела! А если бы нам с тобой сказали, что, мол, я тебя разлюбил, потому что ты понравилась кому-то другому?!
А она посмеялась:
– Не беспокойся за Макса, Шарлотта, масса его фавориток мечтают иметь с ним это дело…
В это время в дверном проеме опять рисуется чья-то фигура, и Алойк кричит:
– А где Джейн?
– Спит, – отвечают ей.
– С кем?!
Вот рушит, как на лесоповалке – и все. Что ты будешь с ней делать… Но меня поражает реакция парня, к которому обращен вопрос. Он отвечает степенно и с достоинством, без идиотского смеха (честно говоря, меня слегка пробивало на подобный!):
– В принципе одна. Но рядом с Сержем.
– У нее никогда не получалось преподнести себя так, чтобы ее реально уважали, – она снова завела про Джейн. – Она перед университетом тщательно продумывала, как она будет себя вести, что говорить… Она приводила меня на встречу школьных выпускников. Меня там хорошо приняли, но было видно, что она не тот человек, который может привести новых лиц в компанию…
– А теперь у нее это получается?
– Ты понимаешь, она тренируется в танцах до изнеможения, а потом дома ходит как попало, неестественной походкой… Все время ломится, как в глухую стену… А я считаю – если не идет, то и не твое, либо не в своем формате на это дело западаешь…