Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Смотри, Сережа нам машет, смешной такой, с шампуром. Пойдем, там все готово уже. И вино хорошее, я у папы стибрила три бутылки, и еще коньяк, ну это мальчики привезли. Если напьемся, то заночуем, да?

Она уже бежала вниз, зеленый подол летел следом и Ленка не стала возражать, да пусть думает. Сейчас они выпьют, она поговорит с Кингом и потом Димон ее увезет. И хорошо. Правда, дальше совсем непонятно, что, но отсюда надо тихонько смыться.

Выходя на солнце, она с удивлением поняла, что теперь ее тревожит еще и Ларочка, уж очень та была влюблена, а вдруг она совсем не знает, какой Кинг козел, и получается, вляпается так же, как вляпалась Ленка. Что там говорила Рыбка про сестру милосердия? Выходит, так оно и есть! Девчонка совсем незнакомая, а Ленка уже готова нянчиться с ней, спасать. Себя бы лучше спасала и головой думала.

Садясь в податливое плетеное кресло на мягчайшую полотняную подушку Ленка вдруг поняла, что она ужасно устала. От мыслей, страхов, от всех событий последних нескольких дней, от мрачных предчувствий и воображаемых бесконечных последствий своих дурацких поступков и вообще… Впереди сплошной туман и смотреть туда не стало сил.

Потому она послушно приняла высокий бокал, до краев налитый вином, таким холодным, что он, покрытый испариной, выскальзывал из пальцев, и выглотала половину сразу, а после медленно допила, кивая и улыбаясь в ответ на болтовню Ларочки.

Глава 43

Темнота была такой полной, что казалось, все вокруг плоское, как черная бумага, и Ленка боялась вытянуть руку, чтоб не уткнуться пальцами в это сушеное страшное, совсем черное, на котором сбоку выше ее лица были нарисованы какие-то белесые точки.

Приваливаясь спиной к чему-то ужасно неудобному, что собирало складками на спине сарафан, она обхватила руками коленки и сильно закусила нижнюю губу, закрывая глаза, чтоб нарисованные по черной бумаге пятна не качались, а то приходила злая тошнота. И было очень страшно.

Пятна становились больше, прыгали и крутились. И наконец, заполнили Ленке глаза, она удивилась, дрожа, они ведь закрыты, так сильно, что болят веки. В уши полез, громыхая и кусаясь, крик, она не поняла, что кричат и кто, но вдруг голос резко ударил совсем рядом, одновременно дергая локти и плечи.

— Тут она! Та блядь же…

Ленка тоже закричала, валясь на бок и стараясь вывернуться и уползти, но локти сошлись за спиной, неудобно, она рвалась, скалясь и поворачивая лицо, дергала головой, пытаясь что-нибудь разглядеть через спутанную сетку волос, но там был только слепящий свет, шум и черные тени поперек, двигались.

— Ты чего? — заорал кто-то снова в самое ухо, — вот жеж, да хватит!

Ноги повисли, не находя земли, колено толкалось во что-то твердое, царапалось, но боли не было, совсем. И наконец, Ленка устала, внезапно, будто ее выключили. Обмякла и, роняя на плечо голову, заплакала в голос, подвывая и давясь слезами.

— Фу, — сказал голос в ухо, — соплями измацала, епт же.

Ленка снова дернулась, шмыгая, сумела ответить, хрипло, срываясь голосом в писк:

— Сама. Я сама. Уйди!

Ее поставили, она взмахнула руками, цепляясь и оседая на слабых коленях. Через свет приблизилась чья-то черная голова, голос Кинга сказал с раздраженной заботой:

— Оклемалась? Ну, ты заяц, Леник-Оленик. Какого черта побежала? Еле нашли, в такой темноте.

— Время. Сколько? Времени?

Ее затрясло, когда, водя по сторонам глазами, цепляя взглядом машину с яркими фарами и темноту вокруг, а из темноты мирный плеск воды, поняла — это ночь. Нет фонарей, и рядом море, а дома ее ждут, она не попала к Светище, и там мама не знает, куда она делась.

— Двенадцать, — голос Димона прозвучал из распахнутой дверцы, — блин, всю рубашку мне. Какого нажралась, спрашивается.

— Не скавчи, Димчик, ну с кем не бывает.

— Домой. Мне надо домой. Я хочу домой.

Она снова заплакала и тут же перестала, потому что нужно было срочно что-то решать, а слезы мешают. И еще очень сильно тошнит. Дернувшись из рук Кинга, она отступила, босыми ногами по сухим комкам глины на обочине, оперлась рукой о бетонный забор, нагибаясь. И ее вырвало под ноги, брызгая на пальцы теплой жижей.

— Живая? — спросил от машины Кинг, — тебя там подержать, несчастье?

— Не надо, — Ленка покачивалась, вытирая рот тыльной стороной ладони, — домой, мне домой.

— Ага, — Кинг засмеялся, — куда тебе домой, ты погляди на себя. Всех там перепугаешь, до смерти. В угол поставят. На гречку. Сладкого не дадут. Поехали. Выспишься, утром кофейку, пожрешь чего, почистишься. И тогда поедешь.

Ленка затрясла головой. Он не понимает. Мама там наверняка уже обзвонила милицию, больницы и морг, она всегда так говорит, когда Ленка опаздывает — «я уже все больницы обзвонила! Искала тебя!». И до утра будет сидеть в кухне, плакать, звонить. Ленка на этот раз прекрасно ее понимает.

— Мать будет искать, да? Садись, сейчас придумаем чего. Садись, сказал!

В его голосе уже не было заботы, одно раздражение и злость. Ленка оторвалась от забора и подошла, села боком на заднее сиденье, выпрямилась, сводя глаза, а они разъезжались, кося в разные стороны.