Дискотека. Книга 2 [СИ]

Темноликие смотрели на нее глазами, похожими на цветы одуванчика, белыми в еле видных лучиках, и Ленка смотрела на них, как на что-то чужое. Слушала сердце, которое еле заметно покалывало, и боялась того, что сядет печатать, и тогда все снова вернется. Блин, подумала со злой беспомощностью, выходя и накидывая крючок, да что ж я такая вот! Даже влюбиться не могу нормально, так хотела, а вышло в результате чорти шо и сбоку бантик. Брат, малолетка, молчит, и одна от этого всего сердечная боль. А как же счастье? Где оно? И нафига вообще эта любовь, если в ней всего радостей — пока были рядом, смотрели и разговаривали, а как только расставались, даже на чуточку, то сразу вместо счастья куча всяких переживаний. Как только мама живет, постоянно переживая? И такое ощущение, что ей это даже нравится. Ленке решительно не нравилось то, что приходится тосковать и страдать. И она недоумевала все сильнее. Ведь если чертов Панч относится к ней так, как он о том говорил. И как смотрел на нее… То он должен ее поберечь, разве нет? Написать парочку слов. Такое может понять даже первоклассник, мрачно думала Ленка. О чем же говорит нам логика, думала она дальше все мрачнее, — значит, оно ему не надо. Ох.

— Оль, — уныло сказала она в телефонную трубку, — Оль, а поехали завтра к Шошану? После уроков. Мне надо глянцеватель забрать. Ну тогда уже и печатать. Да. Если отпустят, конечно приходи. Можно раньше сесть, ну в семь вечера, и тогда к двенадцати точно закруглимся. А. Нет, подожди. Давай сперва заберем глянцеватель.

Ленка повесила трубку. Печатать придется два раза. Потому что пленки с Панчем неохота показывать даже Оле. Ладно. Мать, конечно, начнет закатывать глаза, говорить про учебу, ну ничего. Не в первый раз.

На следующий день из школы они вышли втроем. Викочка сперва было надулась, когда поняла — Ленка позвала Олю, но после отошла, потому что и правда, кто ж знал, что у них отменят классный час и Викочка освободится одновременно с подружками.

Сейчас она шла, подняв голову и облизывая губы, покачивала на плече спортивную сумку с клапаном, и встряхивала стриженой головой, скинув на плечи капюшон светлого пальто в крупную клетку.

— Семки вышла на тропу войны, — прокомментировала Ленка, шагая рядом, — ты, Семачки, особо не старайся, тебе этот Шошан точно не понравится. Толстый, как порося.

— Да? — упавшим голосом переспросила Викочка.

— Волосы жиденькие, — неумолимо продолжила Ленка.

— Да?

— Жопа, как диван!

Викочка скорбно вздохнула. Оля позади сдавленно закашлялась. И вдруг добавила вкрадчиво:

— Жигуль у него, красный.

— Да? — радостным окрепшим голосом воспряла Семки.

И девочки громко заржали, на ходу толкая Викочку и тиская ее за всякие пальтовые детали — локти, карманы и хлястики.

— Та пустите уже, — кричала Семки, тоже смеясь, — автобус вон уже!

Они побежали по крупным плитам школьного двора, и тут из-за густых туек на углу выступила большая фигура, в широкоплечей кожаной куртке, в тугих джинсах дивного темного колера, с блестящими заклепками. Из-под кожаной кепки выбивались кольца светлых волос, а глаза прятались в тени козырька.

— Ольчик! — позвал Ганя, улыбнулся, сплюнув в сторону.

Автобус почти уже добрался к остановке.

Оля резко остановилась. Откинула голову и пошла, постукивая каблуками, иногда оскальзываясь на темных ледяных потеках. На середине пути остановилась, обернулась и махнула рукой.

— Короче. Ну вы сами.

И почти побежала, а ветер кидался, поднимая белые волосы и лепя их к лицу.

— Лен, скорее!

Вика схватила Ленку за локоть и повлекла к автобусу, размахивая другой рукой, чтоб не уезжал.

В просторном дворе техникума было много народу, и Ленка слегка растерялась, как-то за своими мыслями и заботами она не подумала о том, что и тут учатся, раньше приезжали они к Пете, подгадывая, чтоб или выходной или каникулы. Или весной совсем к вечеру, когда еще светло, но уже пусто.

Зацепив Викочку под локоть, Ленка быстро протащила ее между парней и немногих девчонок, отворачиваясь от свиста и окриков. И влетела в железную дверь, тут же вспомнив, а вдруг печатает и сейчас обругает. Встала резко, удерживая Семки, и звонко сказала в задернутую облезлую штору:

— Здрасти. Можно?

Позади за полуоткрытой дверью слышался шум и крики, а потом забрякал звонок, все стало утихать, и тогда за шторой недовольный и одновременно заинтересованный голос ответил:

— Та заходите уже! Светик, кисанька…

Шошан сидел так же, как сидел его брат за рулем машины, обернувшись и свесив руку со спинки стула. Желтая лампа светила сверху, а белая длинная — со стены, делая лицо каким-то зыбким, не поймешь выражения. Только голос изменился, когда понял — не Светик-кисанька.

— А… — сказал, присматриваясь, и добавил, — о-о-о! Какие люди! Как тебя. Не помню. Зовут как?

— Глянцеватель, — сказала Ленка, стоя рядом с отдернутой шторой, — там, на полке, я отдавала, а мне нужен.