Дискурсы свободы в российской интеллектуальной истории. Антология

И те, и другие требуют установления так называемой свободы гражданской, т. е. обращения естественной свободы лица в свободу, регулируемую и ограничиваемую объективными нормами права. Ибо раз за каждым человеком признается свобода, а она не может не быть признанною в области духовной и материальной, то свобода эта в безграничном объеме не может принадлежать никому. Фактически ограничит свободу сила – или физическая, или экономическая. Сильный неизбежно подавит слабого.

Сила, как фактор человеческих отношений, должна быть отнята от отдельных людей и должна быть поставлена вне их. Она должна быть сосредоточена в руках власти, достаточно удаленной от личных, индивидуальных интересов, дабы тем вернее обеспечивать интерес общий, но в то же время сохраняющей неразрывную постоянную связь с гражданами, дабы ее действия не оказались в противоречии с начальным общим интересом всякого государства: гражданской свободой.

Так, во имя свободы создается право, определяющее пределы этой свободы. Во имя права – государство с его основными элементами: властью, населением и территорией.

Вместе с тем исторически вырабатываются формы правления и общественного строя, каковы: монархии неограниченные и ограниченные, республики и демократии, строй капиталистический, натурального хозяйства и пр.

Но такова уже судьба всех учреждений человеческих: форма отрывается от содержания, и, по мере того как формы отливаются и крепнут, они обращаются в самостоятельное и самодовлеющее явление жизни. Получается требование прямого служения: самодержавию, конституции, республике и пр.; содержание, обусловившее образование форм, уходит куда-то назад. Во всей мощи выступают одни формы, и содержание, т. е. цель гражданской свободы, начинает оцениваться как явление служебное, как их результат.

В государстве исключительно быстро наступает торжество формы над идеей. Право, действующее в стране, получает оценку постольку, поскольку оно охраняет данный строй и данный способ управления. Свобода – поскольку она совместима с таким искусственно построенным правом.

Идея, однако, никогда не умирает. Если форма, ставшая внешним фактом, своей реальной силой не дает ей гореть во всем блеске, она теплится, как раскаленный уголь в груде золы. Повеет ветром – уголь вспыхнет ярким пламенем. Пойдет дождь – он снова будет мерцать едва заметно до новой вспышки.

Не год назад, конечно, зародилось нынешнее освободительное движение. Его корни в глубине веков – в Новгороде и Пскове, в Запорожском казачестве, в низовой вольнице Поволжья, церковном расколе, в протесте против реформ Петра с призывом к идеализированной самобытной старине, в бунте декабристов, в деле Петрашевского, в великом акте 19 февраля 1861 года и, говоря вообще, в природе всякого человека.

Человек всегда стремится к свободе. Человек культурный – к свободе и праву: к свободе, регулируемой правом и правом обеспечиваемой.

До настоящего момента движение, охватившее общество, еще течет в русле осуществимых и разумных требований. Но зловещие признаки ужасного бурного взрыва с каждым днем все сильнее дают себя чувствовать. Положение государства критическое.

Столкновения с полицией и войсками, бомбы, стачки, события на Кавказе, волнения в учебных заведениях, аграрные вспышки132 и т. п. не столько важны сами по себе, сколько по их отражению на зрелых и уравновешенных слоях общества, в которых нет против них серьезного противодействия; крайние политические воззрения существуют всегда и везде. Резкие эксцессы могут причинять государству огромный вред. Но не от них зависит бытие и целость государства. Пока власть имеет опору в широких общественных слоях, мирное разрешение кризиса еще возможно.

Эта необходимая опора из-под ног правительства уходит. Законодательные акты 6 августа133 изменили общественное настроение весьма слабо. Они запоздали, и они не сопровождаются таким изменением в управлении, которое прямо вытекает из возвещенного преобразования. За время с 18 февраля134 события, с одной стороны, и вихрь революционной мысли, с другой, унесли общественные идеалы гораздо дальше. Закрывать глаза на это нельзя.

Вместо чувства удовлетворения учреждение Государственной думы и положение о выборах135 выдвинули нелепую мысль о бойкоте. Она отвергнута единодушно большей частью печати и общественных собраний, в частности сентябрьским совещанием земских и городских деятелей136. Но самый факт постановки и серьезного обсуждения вопроса: идти в Думу или нет – чрезвычайно знаменателен. Знаменателен и тот факт, что, отказавшись от нелепости бойкота, упомянутые деятели хотят идти в Думу прежде всего для коренного ее изменения.