Дискуссионный рассказ

Из темноты шел голос, скрипучий и острый. Алла верды рассказывал горскую сказку. Они подошли ближе. До них долетели обрывки фраз:

- Охотник говорил: я лезу в берлогу; когда поймаю медведя, буду дрыгать ногами...

Ветер унес продолжение в другую сторону. Потом они услышали скрип его голоса ближе, и слова стали понятней.

- ...была у него голова или нет? Пошли к жене, спрашивают: была у мужа голова или нет? Жена говорит: не знаю, была голова, не была голова, но шапку я ему покупала каждый год...

Слушатели топали ногами, как в хороводе.

- Алла верды, - крикнули со стороны, - в штаб! Немедленно!

Военком и Аузен шли вдоль бивуака. Это был самый невероятный бивуак в их жизни. Холод гулял по телу, как по пустой комнате, время остановилось. Люди бегали между камней и вскрикивали от холода. Лошади храпели. Люди садились в изнеможении на снег и стучали зубами.

Неясные слова, хрип, кашель, звон упавшей винтовки, скрип вьюков - были окружены ночью. Холод, ветер, голод и усталость ринулись на людей, как на добычу. Никто не надеялся на утро. Где-то внизу стояли леса; большие стройные сухие деревья, кусты - какой огонь можно развести! Где-то внизу люди спали в домах, отгородившись теплыми стенами от этого мелкого снега и бесконечной темноты.

- Отряд погибнет, - сказал Аузен, - абгемахт. Это ясно.

Что проку в этом ночлеге?

- Николай Эльмарович, - сказал военком, - идем к Ефремову. Дела такие что дальше некуда,

Давайте думать

Алла верды вынул из деревянного патрона на груди сервые нитки, куски смолистого дерева.

- Есть дрова, я знаю, где -немного дерева. Я согрею тебя, - сказал он, - я разожгу огня.

Ефремов отвел его руку и положил свою ему на плечо...

- Алла верды, - сказал он почти любовно, - ты помнишь, как ты женился? А? Как ты показал мне и сказал: "Моя жена". - "Хуже соломы не нашел?)) сказал я тогда. Весь Владикавказ знал эту солому. Весь город валялся на ней, а ты не знал...

- Ты хорошо говорил - спасибо. Не надо такой жены нам. Спасибо.

- Алла верды, ты помнишь, как мы брали Баку? Как ты скакал три дня, сабля наголо, и кричал: "Баку, Баку!" И мы взяли Баку...

- Помню, начальник...

- Алла верды, будем думать, что делать...

- Будем думать...

И они стали шептаться, как закоренелые заговорщики.

Ефремов стоял между Аузеном и Кононовым. Синие щеки военкома от холода стали черными. Аузен почти плакал - непонятно, почему. Он не озяб.

- Дела! - сказал военком. - Штаб не рассчитал, что мы не перевалим сегодня. Конский состав с ног сошел. Люди тоже на боковую. А боковой-то и нет. Стоят. Так нельзя, Александр Сергеевич, отряд погибнет. Отвечать будешь ты... и я. Давай думать!

- Я обошел бивуак, - сказал Аузен, - ничего подобного не видал в жизни. Я снимаю ответственность за батарею, в ней к утру некому будет ни стрелять, ни нести вьюк. Надо найти выход...

Ефремов вышел из палатки. Военком и комбатр следовали за ним. В неясной мгле шатались толпы и стояли толпы. Снег больше не шел.

Четкий голос винтовки прорезал затаенные шорохи бивуака. На перевале вмиг затихли все голоса. Внизу стреляли.

- Правильно, - сказал Ефремов, - у наших меньшевичков не все еще гайки ослабли. Нас в оборот берут - слышите?

Бой шел где-то под перевалом. Выстрелы шли с разных сторон.

- Так, - сказал, повеселев, Ефремов. - Давай сюда ротных, давай сюда взводных! Николай Эльмарович, берите-ка ваши пушки, двиньте, пожалуйста, легонечко шрапнелью, а потом увидим. А потом и гранатой. Сейчас мы все согреемся.

Молодцы часовые, не прозевали. Запомним сие для потомства.

Аузен, Николай Эльмарович, комбатр,

расстроивший нервы еще в мировую войну

Кто бы поверил в отряде, что Николай Эльмарович Аузен больше всего боится темноты? И однако это было так. Ему казалось, что он умрет непременно ночью, однажды ночью. Никогда никому он не говорил об этом. Он синел от ужаса с ног до головы.

Пункт 815 Полевого устава: захваченные высоты немедленно закрепляются за собой артиллерией!

Огонь! Полночный удар горной пушки пришелся в каменные осыпи. Шесть с половиной кило тяжести ударилось в каменную башню. Стена охнула. Невидимые камнепады долго стонали, содрогаясь и грохоча. Узкие щеки Аузена побагровели от вспышки выстрела.

Огонь!

Весь нижний мрак, - тот, что ползал под ногами Аузена, - вопил навстречу, перекатывалось в каменных ладонях эхо выстрела.

Днем переходили реки вброд. После этого на отдыхе смазывали снарядной мазью дистанционные и ударные трубки и дульца гильз. Внимание всему, а вот у лошадей нагнеты и потертости - Аузену не хватает двух глаз.

- Огонь!

Грохоты возвращаются обратно, как разрывы неприятельских гранат, но у неприятеля сейчас нет пушек, нет даже пулеметов - тревога подымается к самому сердцу, как те вечерние облака. Бедное сердце, перегоревшее еще в огне мировых сражений, мрачное, страдающее сердце комбатра Аузена! Нужно бить по каменным осыпям, тогда на голову врага сыплются камни, осколки скал.