Диспансер: Страсти и покаяния главного врача

— Конечно, разумеется, Господи…

— Ну, так скажите, так подскажите, — не унимается Красавчик-ревизор.

Теперь он смотрит мне в глаза и добавляет: «Только не общими словами, конкретно, ну!»

И выхода уже нет. И в моем мозгу начинается дикая работа — и обыск, и поиск того, чего там не было отродясь. Где ты, призрак?! А может, вообще его нет в природе?

—Пожалуйста, пожалуйста,… — я бормочу, а сам ловлю из преисподней хоть что-нибудь. И чего-то там щелкнуло все-таки, кувыркнулось, отозвалось, и я сказал небрежно, как бы в зубах ковыряясь: «Свыше полутора ставок можно начислить еще тридцать процентов доплаты — за совмещение профессий, так считайте, что санитарочка совмещает разные профессии. Очень просто…».

— Ну, я же говорил, — взрывается Юрий Сергеевич уже с подлинным облегчением, — я же говорил, я же знаю, кого вам представить, видите, он же инструкции наизусть помнит, он же знаменитый…

— Но это не есть совмещение профессий, — бормочет Красавчик, — санитарка возится с трупами — это одна профессия. И если…

Я перебиваю его:

— Э нет, дорогой, она Сорбонну не заканчивала, на ее уровне санитарочном это разные профессии: одно дело подготовить вскрытие, другое дело — обмыть труп, одеть, обуть и вид придать.

Красавчик еще сопротивляется:

— А это с какой стороны посмотреть…

— Верно, — говорю я, — для того мы с тобой и принцип сначала определили. Да, чтобы прах человеческий осквернить и чтобы его родных оскорбить и густо им душу заплевать, и чтобы дело важное разрушить, которое не ты делал, и руки хирурга чтоб укусить, и санитарочка бедная чтоб заплакала — для всего этого нужно разделения профессий не увидеть, не узреть, не заметить. Но чтобы тебе человеком, а не злодеем остаться, придется, однако, это разделение в акте указать, зафиксировать его. Начинай от принципа!

— Ладно, — согласился, наконец, Красавчик, — что-нибудь придумаем.

Он улыбнулся нам по-человечески, и мы распрощались. Я усмехнулся:

— Сейчас покажу тебе статью по деонтологии, один почтенный доктор написал, в летах, некто Лившиц.

— Чего же он хочет?

— Да, по-моему, он хочет выкопать туннель между имением Павла Ивановича Чичикова и своим собственным, Маниловским, и общаться тогда и беседовать на темы возвышенные и чудные.

— И куда же он предлагает копать, как это ему представляется?

— А он предлагает содержать мозг врача в такой же чистоте, как и руки хирурга. Ибо к моменту встречи с больным этот мозг не должен быть загрязнен посторонними мыслями и эмоциями.

— А если не получится?

— Он и это предусмотрел. «Тогда, — говорит, — нужно взять бюллетень, отпуск, перейти временно на не лечебную работу».

— А ну, покажи статью, действительно забавно… Ну, да Бог с ним. С чем приехал? Что привез?

— Во-первых, откушать с Божьей помощью. Вот они: котлеты, капуста и курицы кусок, жена прислала…

— А у меня… а у меня, — забормотал он, — свежая булочка, найсвежайшая, — и царским жестом ее на стол. — Как это вовремя! Сегодня женщину оперировал срочно. Она закровила, понимаешь, неожиданно и сильно. Пока увидели, пока испугались да приволокли ко мне, у нее и нос уже заострился, пришлось впопыхах своей крови ей отлить пятьсот грамм во время операции. Хорошо, группы сошлись.

— А после что-нибудь поел?

— Чай пил сладкий крепкий и булочка вот… Ну, ничего, мы теперь все котлетой и курицей возместим, и булочка еще свежайшая, и чай тоже.

Усталость уже проходит, пищеварение веселое, как печка-буржуйка в мороз гудит, и тяга хорошая.

— Ну, что привез, — спрашивает Юрий Сергеевич, — какие новости?

— Да тут у меня препараты — пересмотреть. Мои Гурин-Лжефридман в отпуске, а больше у себя никому не верю. Пусть ваши глянут.

— Что-нибудь интересное?

— Весьма и весьма. Например, вот деликатные стекла, щепетильный вопрос. Молодая женщина, красавица, опухоль на шее — огромная, вколоченная, лечилась у знахаря. Операция тяжелая — от сосудистого пучка едва отошел, на разрезе рыбье мясо — саркома типичная, а гистолог дает воспалительный процесс, разрастание чего-то куда-то, но доброкачественное все. В этакое счастье и поверить нельзя, да вот узнали, что муж у нее садист, и в наказание укладывает ее на тахту и бьет по шее ребром ладони… У них традиция такая семейная. Так может, прав гистолог?

— Все может быть, — говорит Юрий Сергеевич, — в этаких традициях всякое может случиться. Давай посмотрим твои стекла.

Звонок: телефон.

—Да-да, — говорит Юрий Сергеевич, обозначая свое присутствие.

— Нет, нет! — кричит он уже по смыслу разговора. — Не делайте этого ни в коем случае!

И, перебивая кого-то, наперекор и шурупом в чью-то башку:

— Нельзя! Нельзя! Нельзя! Вообще нельзя, понимаете?

Теперь ему нужно набрать воздух, а там ему что-то в трубку метут, и, видать, быстро, споро. На меня рядом телефонное бульканье сплошной морзянкой идет, неразличимо. А он слушает, кривится, сокрушается, но говорит спокойно, убедительно:

— Так вам и ведь и скажут, моя дорогая, что у вас была с ним связь, и все подтвердят, вы же знаете наших людей… Но и не в этом одном дело, понимаете, просто такие вещи делать нельзя. Запомните: этого делать нельзя! Никогда!