Диссидент-1: Спасите наши души

Мой доклад уложился в десять минут – но мне и рассказывать было особо нечего, ведь если исключить из уравнения мои знания из будущего, всё сводилось к случайному озарению. Но я сделал экскурс в наше советское прошлое, на что Андропов понимающе покивал, поскольку и сам всё это хорошо помнил. Потом я прошелся по американскому закону, который как раз и регулировал деятельность иноагентов; именно на этом я и сделал упор – наш закон нужен не для запретов, а для регулирования, иначе получится не как лучше, а как всегда. Ну и кратко описал райские сады, которые произрастут на месте Москвы и Ленинграда с Киевом, когда эта практика станет общесоюзной.

После моего рассказа повисло недолго молчание.

– Почему ты предлагаешь использовать эту маркировку не для наказания? – наконец спросил Андропов.

– Для наказания хватает существующих законов, – этот момент мы с Максом разбирали, да и в будущем вокруг него было сломано много копий. – К тому же получение денег от иностранных государств может и не приводить к ярлыку иноагента. Например, писатель Шолохов получает гонорары за зарубежные издания, но он их тратит на строительство школ и просветительскую деятельность. Но если на иностранные деньги другой писатель начинает клеветать на советскую власть, фактически работая на враждебную пропаганду – мне кажется, это совсем другое дело.

Андропов кивнул и даже слегка улыбнулся.

– Что ж, всё выглядит логично, – сказал он. – И ты, думаю, уже прикидывал, кто... кто первым достоин этого совсем не почетного звания?

Разумеется, прикидывал.

– Например, писатель Солженицын, – без промедления ответил я. – Он издается на Западе, пишет клевету на советский строй, отказываться от своих убеждений не собирается. Его произведения уже используются пропагандой противника...

– Вероятного противника, – поправил меня Андропов.

– Да, пропагандой вероятного противника. Все признаки.

Честно говоря, я ждал следующего вопроса с легким нетерпением, и председатель КГБ не подвел.

– А вы уверены, товарищ Орехов, что товарищ Солженицын пишет неправду? – и блеснул глазами за стеклами очков в тяжелой роговой оправе.

– Так точно, Юрий Владимирович. У него есть правильные произведения, написанные на основе его собственного опыта – например, повесть «Один день Ивана Денисовича».

– Её осудили, как фальсификацию истории, – напомнил Андропов.

– Извините, Юрий Владимирович, но у нас ещё много кампанейщины, – я чувствовал, что сейчас могу говорить относительно свободно. – Напечатали и напечатали, что ж теперь... как раз после запретов его и начали активно обхаживать на Западе, даже Нобелевскую премию дали, а он вообразил себя мессией, который несет миру правду. Вокруг него даже определенный круг людей сложился, там через одного – наши клиенты, ещё один шаг – и он вполне может организовать собственную религию.

– Ты хочешь сказать, что мы неправильно боремся с антисоветскими элементами? Надо было всё, что написал этот... хм... писатель, издать миллионными тиражами и раздать бесплатно каждому гражданину Советского государства?

Вопрос был с подвохом.

– Скорее, заставить этого Солженицына работать на нас... привлечь его, например, к изготовлению документального фильма про тот же ГУЛАГ, но не односторонний взгляд, как у него получилось, а рассмотрение проблемы со всех сторон – почему создали это управление, была ли альтернатива. Про перегибы упомянуть, конечно – были же решения съездов партии, там всё сказано.

– Да, решения были, – согласился со мной Андропов. – Так что с борьбой?

Я вздохнул.

– Мы вынуждены следовать законодательству, а наши оппоненты свободны от этого, – я слегка пожал плечами. – Но это проблема любых правоохранительных органов в любой стране. Но на закон нам плевать нельзя, иначе выйдет только хуже. Зато в наших силах так менять закон, чтобы он был на нашей стороне. Именно в этом и состоит суть моих предложений.

Я вспомнил про Фонд Солженицына, который, кажется, уже существует. Список тем, которые мне предстояло легализовать через сообщения анонимных – а, проще говоря, выдуманных, – агентов, становился слишком обширным. Боюсь, так я привлеку дополнительное внимание, которое мне совсем не нужно. И ведь придется выбирать, что важнее – разоблачение шпионов-предателей или слишком вольготно чувствующие себя в Стране Советов диссиденты, одно из двух, а третьего не дано. Выбор был очень неприятным. Агенты западных разведок напрямую вредили нашей деятельности, но не Пятого управления, а Первого и, пожалуй, Второго, а диссиденты находились в зоне ответственности моего главка. Впрочем, рубить с плеча я не собирался. Время у меня пока было.

С минуту Андропов обдумывал мои слова.

– Я понял, что ты имел в виду, когда подавал этот рапорт. Но пока эта идея признана преждевременной. Тем не менее, я считаю, что тебя стоит за оба эти предложения наградить уже сейчас, – он залез во внутренний карман строго черного пиджака и извлек оттуда чуть мятый длинный конверт. – Вот, это поощрение за работу мысли – с пожеланием не закостенеть и иногда радовать нас, стариков, свежими идеями.