Диссиденты 1956–1990 гг.

Такого не позволяла себе официальная печать ни в 1969 году, ни позже. Евтушенко тут «больший католик, чем сам папа».

Политические метаморфозы Евтушенко возмущали многих: как «сталинистов», так и «диссидентов». В прессе периодически появлялись статьи типа: «Евгений Александрович, не пора ли на склоне лет перестать раскачиваться на политических качелях?»

Москва и Ленинград хохотали над эпиграммой, приписываемой Гафту:

ОН трус и подхалим,
Но задирает нос отважно
Продажный, как отважный.
Но пусть живет, хрен с ним,
Хоть здесь, хоть там – неважно.

‹…›

Историческая веха —

Смелый вроде бы опять.
Будет жить полууехав,
Политическая б…

Тебе уж сорок с половиной,

А ты, как малое дитя,
Насрешь, потом придешь с повинной,
И продаешь опять шутя.

Зачем, мальчишка-показушник,

Опять виляешь ты хвостом?
Как проститутка, как двурушник,
А собирался быть Христом.

Ну ладно, сыгран Циолковский,

И мог быть сыгран Сирано.
Но, парень, ты не Маяковский,
Хоть и снимаешься в кино.

Тот честен был в стихах, в картинках.

И честно кончил пулей в лоб.
А ты подвел бы Мозолини,
Который брал тебя без проб.

Ты бритый, смотришься плешиво.

Твой звездный час давно прошел.
Сегодня даже то фальшиво,
Что раньше было хорошо.

В ответ Евтушенко бежал жаловаться иностранным корреспондентам и в… ЦК КПСС. В апреле 1969 года он написал обширное письмо Брежневу с просьбой о помощи: «Обращаюсь к Вам не только как к Генеральному Секретарю нашей Партии, но и как к человеку, который – как я это знаю – любит стихи.

Я понимаю, что Вы очень заняты – особенно в это напряженное время, – но тем не менее вынужден к Вам обратиться в связи с тяжелейшей жизненной ситуацией, в какой я оказался.

Я работаю в поэзии уже почти двадцать лет. За это время я выпустил более десятка книг, не раз защищал честь советской литературы за рубежом нашей Родины, был спецкором „Правды“, являюсь членом редколлегии журнала „Юность“, членом Советского Комитета Защиты Мира, удостоен высокой правительственной награды.

Я встречал и встречаю самое теплое отношение к моей работе со стороны моих многочисленных читателей – рабочих, колхозников, студенчества, интеллигенции.

Однако есть люди, которые упрямо не желают объективно оценить мой труд и мешают мне работать на благо народа. Эти люди, цепляясь за частности, пытаются зачеркнуть мое творчество вообще и искусственно создают вокруг меня чуждый мне ореол „опальности“»[41].

Периодически Евтушенко даже грозил властям самоубийством. Рассказывают, что однажды к поэту Николаю Тихонову вбежала секретарша с криком «Евтушенко вскрыл вены!». «А-а-а, – не удивился Тихонов. – А кому?»[42].

Позже Евтушенко позвонил товарищу Андропову.

«Если вы вышлете Солженицына, – сказал поэт, – я повешусь под вашим окном». «Приезжайте, вешайтесь, – ответил председатель КГБ. – Мешать не будем. У нас тут липы крепкие»[43].

Во второй половине 80-х страна начала «леветь». Естественно, что Евтушенко качнулся, куда следует. В итоге в 1986 году он был избран секретарем правления Союза писателей СССР, а 14 мая 1989 года избран народным депутатом СССР от Дзержинского территориального избирательного округа города Харькова и был им до конца существования СССР.

Но вот распался Союз, качаться на качелях стало бесполезно, и Евгений Александрович в 1991 году, заключив контракт с американским университетом в городе Талса, штат Оклахома, уехал с семьей преподавать в США, где и проживает в настоящее время.

В интервью 1972 года, опубликованном лишь в октябре 2013 года, лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский высказался о Евтушенко как поэте и человеке: «Евтушенко? Вы знаете, это не так все просто. Он, конечно, поэт очень плохой. И человек он еще худший. Это такая огромная фабрика по воспроизводству самого себя. По репродукции самого себя… У него есть стихи, которые, в общем, можно даже запоминать, любить, они могут нравиться. Мне не нравится просто вообще уровень всего этого дела. То есть в основном. Основной такой… дух не нравится этого. Просто – мерзит».