Диссиденты 1956–1990 гг.

Есть две доктрины, которые можно уважать. Согласно первой положение человека определяется его происхождением, и никаких исключений быть не может: «Не торговал мой дед блинами…» Согласно второй доктрине положение человека должно определяться исключительно его личными достоинствами.

К примеру, я не могу считать себя дворянином, хотя по мужской линии у меня в роду малороссийские дворяне Широкорады, польские Домброва и немецкие фон Бастиан. Но мама у меня из крестьян Григорьевых Смоленской губернии, которыми я также горжусь, как и другими предками. Посему я не имею права называться дворянином.

Ну а «рафинированные» своих предков из поповичей и свинопасов возвели в дворяне, а у своих противников ищут плебеев в любом поколении.

Как, например, наша интеллигенция восхищается шведскими королями! А ведь основатель династии Бернадотов Жан Батист был гасконским конюхом, потом солдатом. Ему посчастливилось стать наполеоновским маршалом, а его жене Дезире Клари, дочери марсельского лавочника – любовницей молодого генерала Бонапарта. Эта сладкая парочка и основала правящую королевскую династию.

Любопытно, что в некоторых салонах господ интеллигентов не удовлетворял титул «рафинированные», они предпочитали называть себя «густопсовой интеллигенцией». На мой взгляд, это куда ближе к действительности. До 1956 года «густопсовые» питались из государственной кормушки, но тявкать можно было лишь по указу хозяина и только в адрес тех, на кого укажет хозяин.

В конце 1950-х годов ситуация изменилась. Кормушки остались на месте, и даже «густопсовым» стали больше платить и давать больше благ, но появилась возможность слегка потявкать на власть и на народ. Правда, слово «народ» «густопсовыми» не употреблялось, и они заменили его на «обыватель», «совки» и т. д.

А вот мы, рафинированные, мы можем быть на равной ноге с правительством, и оно боится нас. Но, как уже говорилось, Хрущев, а позже Брежнев, сами не могли определить рамок критики Сталина и советского строя, а с другой стороны, не хотели ссориться с Западом, устраивая массовые аресты. В итоге страдали лишь те, кто преступил черту, открыто связался с филиалами западных разведок, всякими там фондами, союзами и т. д.

Быть вхожим в круг «густопсовых» было выгодно. Любая справедливая или несправедливая репрессия со стороны государства против участника салона, как, например, увольнение с работы, лишение допуска, вызывала гнев салона. Далее в ход шли связи членов этого или иных салонов с высокопоставленными чиновниками и т. д.

Иной раз помощь «хорошему человеку» оказывалась на чисто бытовом уровне. Вот, к примеру, я знал даму Татьяну В., замечательного лингвиста, которая не побоялась швырнуть бы в лицо просителю любые деньги. Но вот когда кто-то из «рафинированных» подходил к ней и говорил, что-де «хорошего мальчика» не принимают в МГУ или аспирантуру из-за «5-го пункта» или его политических взглядов, В. немедленно брала телефонную трубку, и ее без звука соединяли с ректором, а то и с замминистра. Замечу, что зачастую и тот, кто просил за «хорошего мальчика», лично не знал этого инвалида по 5-му пункту.

Салоны рафинированных разрушали страну. Разумеется, салоны 1960-1980-х не были апартаментами Анны Павловны Шерер. Вот, к примеру, типичный салон. «Спальный» район, двухкомнатная кооперативная квартира. 7-20 человек собирались в большой комнате, а 3–6 человек – на кухне. Поэтому термин «кухонное диссидентство» появился еще в 1970-х годах.

Вот, к примеру, как описывается выступление в салоне Виктории Ивановны, диссидента со стажем, подписанта всех протестных писем: «Возьмем, к примеру, отсутствие свободы слова в СССР. Кстати, это очень актуально, господа, – при этом слове она презрительно зыркнула в мою сторону, видимо, вследствие моей советской привычки обращаться всегда и ко всем: „товарищи“. „А вот назло тебе буду продолжать, кобра диссидентская!“ – подумал я, но внешне виду не подал. „Ведь в любой цивилизованной стране, – говорила она далее, – нам не пришлось бы набиваться на кухоньке, чтоб обсудить какую-нибудь общественно-политическую тему. Для этого есть газеты, журналы, телевидение, радио, там освещаются самые разные взгляды и даже мнения противоположных направлений и партий, и никто не боится угодить в тюрьму за критические высказывания!“»[75].

Как ни странно, кухонное диссидентство наносило серьезнейший вред советскому государству. Почти все «рафинированные» слушали западные радиостанции, а потом делились друг с другом услышанным и, естественно, давали свои комментарии.

Многие из «рафинированных» по долгу службы или в турпоездках бывали на Западе, а оттуда привозили издания «YMCA-presse» и других издательств, финансируемых западными спецслужбами. Волей-неволей, если захочешь почитать «всю Ахматову», «всего Мандельштама», «Доктора Живаго» и т. д. – обращайся к «рафинированным».