Дистанция

— Что ты скажешь? — Спрашиваю я, затаив дыхание. Мне чертовски нужно, чтобы она сказала "да". Ради моего собственного здравомыслия.

— Скажи «пожалуйста», — ухмыляется она, сверкая глазами.

Черт, эта женщина собирается убить меня. Проводя рукой по лицу в притворном раздражении, я фыркаю.

— Пожалуйста, принцесса, я встану на колени и буду умолять, если тебе это нужно, — стону я. Конечно, она заставляет меня работать ради этого. Эта женщина — фейерверк! Меньшего мне и не следовало ожидать.

Глядя мне прямо в лицо, с горящим желанием в глазах, и лукаво улыбаясь, она просто отвечает: — Да, Келлер.

И это все, что мне нужно.

Оттолкнувшись от стола, я подхожу к ней. Я не могу поцеловать ее здесь. Если я это сделаю, я не смогу остановиться, и я не хочу, чтобы меня прерывали. Она пообещала мне целую ночь, и это то, что я беру.

Я хватаю ее за талию и перекидываю через плечо. Она кричит, хлопая меня по спине:

— Келлер, отпусти меня. Я могу ходить!

— Я знаю, но будет намного быстрее, если я понесу тебя на каблуках, — отвечаю я, шлепая ее по заднице. Я слышу, как тихий стон срывается с ее губ, когда я это делаю.

О, сегодняшний вечер обещает быть потрясающим.

В аду нет ни единого шанса, что одна ночь убьет эту навязчивую идею.

ГЛАВА 10

СИЕННА

Я тру большими пальцами на пассажирском сиденье. Неужели у этого человека нет какой-нибудь скромной машины? Я понимаю, что он богат, но кому нужна другая машина на каждый вечер недели?

— Итак, Руссо. Итало-американский, верно? — спрашиваю я, пытаясь завязать светскую беседу. Я всегда болтаю, когда нервничаю.

Он подозрительно смотрит на меня с водительского сиденья.

— Ты была бы права, — протягивает он. — Хотя я не итало-американец. Черты его лица прямые, когда он сжимает руль обеими руками.

— О'кей, — осторожно говорю я, чувствуя, что это больная тема, и не желая давить.

— Моя биологическая мать была наркоманкой. Она бросила меня, когда я был младенцем. Нет, я не знаю, кто она, и не хочу знать.

В его тоне сквозит обида.

— Я провел свое детство, переходя из приемной семьи в приемную. Никто не хотел оставлять ребенка с моим типом "темноты", как они это описывали. Это плохо для их настоящих детей.

Мое сердце болит за маленького Келлера.

— К тому времени, когда я был подростком, я сделал себе имя на улицах благодаря подпольному боксу. Я встретил Луку примерно в двенадцать лет. Парень не мог перестать выводить людей из себя, так что мне пришлось бы сражаться во всех его битвах.

Он хихикает, что мгновенно вызывает улыбку на моем лице.

— К тому времени, когда нам исполнилось четырнадцать, мы были неразлучны, поэтому нас поселили с миссис Руссо, недавно овдовевшей, маленькой итальянской леди с заразительной улыбкой и чертовски сильным ударом слева.

Его глаза загораются, когда он говорит о ней.

— Официально мы оставались с ней, пока нам не исполнилось восемнадцать, но в тот день мы оба сменили фамилии на Руссо. У нее не было своей семьи. Ее муж умер молодым. Она так сильно любила нас, мальчиков, как своих собственных. Мы не хотели бросать ее в восемнадцать лет, поэтому остались. К тому же, она готовила отвратительную итальянскую еду, так что кому вообще захочется уезжать? Он улыбается.

Я накрываю его руку своей.

— Это так мило. Я рада, что ты нашел ее. Похоже, она невероятная леди. Я киваю, одаривая его легкой, но искренней улыбкой.

За суровой внешностью этого человека скрывается гораздо больше.

— Да, да, она такая, — бормочет он. Не отрывая взгляда от дороги, поглаживая большим пальцем мою руку.

Несколько мгновений проходит в тишине. — Итак, лондончанка? — спрашивает он, теперь с акцентом кокни и ухмылкой. (прим. кокни-диалект английского языка, на котором говорили малообразованные представители низших слоев Лондона)

— Я так не говорю! Ударяю его по бицепсу тыльной стороной ладони, и у меня вырывается смешок.

— Как долго ты являешь почетным жителем Нью-Йорка?

Я думаю, это путешествие превращается в чат для ознакомления с вашей историей. Я не совсем уверена, что это предварительный чат для секса на одну ночь, но к черту это.

Я делаю глубокий вдох, готовясь ответить. По какой-то причине я чувствую себя комфортно, открываясь ему.

— Я переехала сюда, как только мне исполнилось восемнадцать. Я получила стипендию на изучение социологии в Колумбийском университете. Я жила в захолустной части Восточного Лондона. Мой отец ушел от нас, когда мне было десять. С тех пор о нем ничего не слышно.

— Ублюдок, — бормочет Келлер себе под нос.

Это заставляет меня усмехнуться.

— Затем моя мама выбрала водку в качестве своего спутника. Отсюда и то, что я улетела оттуда первым самолетом. Я выросла, заботясь о себе почти всю свою жизнь. Подумала, что переехать в другую страну будет не так уж сложно. — я пожимаю плечами. В глубине души это причиняет боль.

Возможно, я несу чушь, но, черт возьми, было ли приятно высказать это кому-то, кто искренне спрашивал обо мне, а не кому-то, кому платят за заботу.