Дистимия

Предполагалось, что Рыжов выдаст нечто из серии «Вы заставили нас поволноваться, Максим Алексеевич». Вместо этого психолог раскрыл папку с историей болезни, взял ручку и принялся строчить. Наверное, подглядел прием у следователей из кино.

– Август Анатольевич передавал что-нибудь? – поинтересовался я.

– Его тревожит ваше состояние, – сказал Рыжов. – Он считает, что вам надо отдохнуть и набраться сил.

– Лишнее. Я быстро восстановлюсь.

– Не уверен. У нас есть основания подозревать у вас серьезные отклонения.

Психолог пробежался глазами по первой странице истории болезни и поднял взгляд:

– Итак, Лесничин Максим Алексеевич, тридцать два года. Отец – русский, мать – эрзянка. Родился в городе Рузаевка, Республика Мордовия, прописан в Москве. Детские травмы отсутствуют.

– Что за?.. – возмутился я.

– Налицо когнитивные и физические проблемы, – продолжил Рыжов как ни в чем не бывало. – Сниженное настроение, утрата способности получать удовольствие, ухудшение памяти и координации, расстройство сна и аппетита. Все эти симптомы, в совокупности наблюдаемые в течение трех лет, позволяют безошибочно установить диагноз – дистимия.

– По-моему, это розыгрыш, – сказал я. – Где здесь врач?

– Я врач.

– Имею в виду настоящего врача. Который принимает пациентов, назначает им лечение. Ну, который курировал меня, пока я был в отключке.

Рыжов покачал головой и произнес мягко:

– Я курировал вас, дорогой Максим Алексеевич.

– Так. – Я осекся. – Мы же в больнице?

– Не совсем. В реабилитационном центре.

– В этой разноцветной коробке без окон? – удивился я.

– Если вы его так себе представляете.

– Но почему?

Облокотившись о стол, психолог подался вперед:

– Сначала вы лежали в больнице, затем вас транспортировали.

Транспортировали? В медицинском фургоне, что ли? Или в контейнере? Накачали снотворным, запихнули с подогнутыми ногами в контейнер и привезли сюда.

– Это для вашего же блага, – заверил Рыжов.

– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Насколько мне известно, дистимия – это хроническая депрессия. Те факторы, которые вы перечислили, ко мне не относятся. Согласен с тем, что я мало ем, однако я всегда питался умеренно, не набивал брюхо первым, вторым и компотом. Мало сплю? Это издержки профессии. И вообще, люди с дистимией не справляются с такими нагрузками, с какими справляюсь я.

Пока я говорил, Рыжов сочувственно кивал.

– Как специалист с психологическим образованием, – сказал он, – вы знаете, что человеку свойственно искаженно воспринимать реальность. Пациенты запускают свое состояние, при этом внушая себе, будто всё у них под контролем. То же касается и вас.

С этими словами психолог вытащил из ящика стола и выложил передо мной ручку и анкету, начинавшуюся так:

Симптомы и ощущения:

Я чувствую подавленность

Никогда или крайне редко – 1

Иногда – 2

Часто – 3

Почти всегда или постоянно – 4

Я лучше всего чувствую себя утром

Никогда или крайне редко – 4

Иногда – 3

Часто – 2

Почти всегда или постоянно – 1

Я много плачу

Никогда или крайне редко – 1

Иногда – 2

Часто – 3

Почти всегда или постоянно – 4

По трем пунктам я все понял.

– Шкала Цунга для самооценки депрессии, – сказал я. – Вы хотите, чтобы я это заполнил?

– Для вашего блага.

– Не стоит. Во-первых, этот опросник не отражает положения вещей. Во-вторых, мне все равно известно, какие ответы нужны для правильного результата.

– Какие результаты вы считаете правильными?

– Которые подтвердят, что у меня нет депрессии.

– То есть вы готовы солгать, – сказал Рыжов, – лишь бы убедить меня, что не страдаете от депрессии?

– Вздор! Никто ни от чего не страдает. Имелось в виду, что шкала Цунга неэффективна. Так же как и шкалы Бека и Гамильтона. Уверяю, я полностью удовлетворен жизнью и своим местом в ней.

Рыжов вздохнул. Со стороны могло показаться, что отец, разочарованный выходками беспутного сына, в тысячный раз проявляет терпение и пробует миролюбиво вразумить отпрыска.

Психолог вытащил из кармана старый кнопочный телефон, нажал на несколько клавиш и приложил трубку к уху.

– Я жду, – сказал Рыжов кому-то на другом конце провода и вновь обратился ко мне: – Ваше поведение в Нертенггове идентифицирует вас как субъекта, который нуждается в квалифицированной помощи. В немедленной.

В дверь постучали. В кабинет ступил высокий мужчина в потасканном бежевом джемпере и молодежных узких джинсах. Седеющие волосы хранили полосы от расчески. Вошедший присел на кушетку напротив меня. В руке у него болтался серый холщовый мешок наподобие тех, где хранят картошку. Где-то я уже встречал этого типа.

– Стальвар Дмитриевич, вы вовремя, – сказал Рыжов.

– Рад удружить, Серпал Давидович!

В голосе вошедшего ощущалось нервное возбуждение.

Стальвар, Стальвар… Точно, это же учитель с тренинга! Он еще спрашивал о либеральном дискурсе. И глазки те же, оживленные. У него фамилия смешная. Колышкин или что-то вроде того.

– Как вы охарактеризуете страждущего, Стальвар Дмитриевич? – поинтересовался психолог.

– Любопытный случай!

– Подробнее, пожалуйста.