Дитя 2

– Это я «поехал»? Он потом ещё начал кисть эту, обжаривать, чтобы жрать заместо снеков, хрустеть пальцами будто чипсами. И пахло так… кожей палёной, а красный лак с длинных ногтей начал плавиться и стекать в сковородку. – Васька как зомбированный говорил сидя на полу, глядя в хилый, еле горящий, костёр.

– Ты чё, был там? Какие ещё запахи? – Трепач взвинчено вскочил, озираясь по сторонам, потёр лоб и пробубнил еле слышно, – Показалось, что ли…

– Я видел по телевизору, – зашёл в магазин хлеб спиздить, – а там передача про чрезвычайные происшествия шла. Когда всё это видишь… тошнотворный, приторный запах крови, растёкшейся по всему полу, и горелого мяса – трудно не представить. Правда, цензуры ради это замазали, но всё равно было чётко видно.

– Звиздец. Как тебя не вырвало после такого… – дёрганное лицо Трепача, покрытое какими-то язвами, приобрело серо-зелёный оттенок и стало похоже на бурлящую зелёную жижу, которую варят ведьмы в своём котелке, помешивая огромным половником или палкой, и добавляют туда непонятные корешки, части тел людей и животных.

– Так меня вырвало, прямо на кассе, – ответил Васька, – Благодаря этому я ещё и пузырь с прилавка свистнул, который продавался по акции – продавец поднял кипиш и полезла куда-то, за тряпкой наверно.

Бездомный вытер грязные руки о синие джинсы и достал из большого внутреннего кармана черной куртки пузырёк.

– Так, сядь отдохни, выпей стопочку. – Васька протянул гранёный стакан, с налитыми сто грамм. – Давай, твоё здоровье, чтоб себе мозги не ебал, и нас не пугал. – отхлебнул из прозрачной бутылки «Пшеничную».

– Да уж, что-то тебе не очень, судя по твоей болотной роже. – буркнул Ромка. Его пухлое розоватое лицо и мелкие поросячьи глаза, прищуром смотрели на Трепача с настороженностью.

– Д-да, мы на ночлежке, всё нормально… Просто я… задумался. – Трепач выпил стопку, зажмурился, занюхал грязным рукавом олимпийки, выдохнул. На сердце отлегло, тревога отступила, но ненадолго. Достал из рюкзака, на котором сидел, упаковку плавленого сыра, хлеб. Отрезал кусок, ржавым перочинным ножом, – который нашёл в какой-то помойке, – намазал толстый слой, откусил и начал жевать, смотря в разбитое окно, во мглу что за ним, которая с жадностью и ненасытностью затягивала в себя дым от костра, будто вытягивая его жизненную силу – пламя становилось всё тусклее и тусклее. Оно умирало.

– Детский смех, топот маленьких ножек, хруст разбитого стекла под ногами.

– Твою мать! – нервно дёргаясь, Трепач вскочил, задел локтем Ваську с бутылкой… Выронил надкусанный бутерброд, тот упал в костер, верхней стороной с сыром прямо на угли. Сыр заскворчал, зашипел, угольки затрещали. Он смотрел на бутерброд в языках пламени, и видел, как сыр превращается в чёрную, гнилую, пузырящуюся жижу, а из лопавшихся пузырей лезли белые черви… От костра запахло сыростью и гниением. Среди всех этих скворчащих шипящих звуков ему послышался крик, но не обычный, а немой, – от ребёнка, который не мог говорить, – тоненький детский визг, полный боли, отчаяния и безысходности, страха и злости.

– С-сука, мля, ты чё, вообще ебанулся?! – Васька заорал, вскочил. Из лежавшей на полу бутылки толчками выплёскивалось содержимое, в противоположную от костра сторону, превращая красное кирпичное крошево на полу в чёрно-бурое месиво.

Ромка вздрогнул и хрюкнул, выронил вилку, которой ел консервный паштет, – та упала в пыль, – и пробубнил что-то со страху.

Трепачу казалось, что коридор удлинился на километры, превратившись в бездонную кишку и в конце этой коридорной мглы, ближе к спальне, кто-то скрёбся и шуршал. Хотя нет, не казалось. Он точно, точно слышал! И знал – этот коридор их «переварит» с потрохами, грязной одеждой и другими вещами, не оставив и следа, стоит только войти в него…

Часть 2. Небезопасное место

13 сентября 2022 года. Время 00:03

Взгляд трепача затянуло в бездонный мрак. Казалось, он находился во тьме целую вечность. Вдруг, краем глаза, заметил распространяющуюся тёмно-зелёную плесень. Она прорастала из-под скрытых в темноте жёлто-оранжевых обоев, – пламя костра не могло дотянуться своим светлым язычком пламени до этого места и осветить его, – и покрывала стены с потолком махровым слоем, огромным, как ковёр, который уходил во мрак. Почувствовал чьё-то дыхание… Обернулся. Никого. Исчез полудохлый костер, и бродяги. Бродяга стоял в нескончаемом коридоре полного тьмы, поросшего каким-то мерзким смрадным мхом. Сердце в груди бешено заколотилось. Он был один, абсолютно беспомощен. Не мог пошевелиться – страх сковал, как железные цепи. На этот раз за спиной послышался коварный смех. Не детский, более взрослый. Но такой… Красивый? На секунду он смог разбить железные цепи страха и развернуться к этому взрослому смеху. Побелевшие пальцы Трепача то и дело сжимались в кулак и разжимались с такой силой, что большие грязные ногти разодрали серую ладонь – на тёмно-серый бетонный пол падали алые капли.