Дитя божье (ЛП)

В этом доме было две комнаты. В каждой комнате по два окна. Сзади виднелась сплошная стена сорняков, достававшая до карниза. Спереди было крыльцо и еще больше сорняков. С расстояния в четверть мили, проходящие по дороге путники могли увидеть крышу, покрытую серой дранкой и трубу дымохода, больше ничего. Баллард протоптал тропинку через сорняки к задней двери. В углу крыльца висело осиное гнездо и он сбил его. Осы вылезали одна за другой и улетали. Баллард вошел внутрь и начал подметать пол куском картона. Он подмел старые газеты, вымел засохший помет лис и опоссумов, вымел куски грязи кирпичного цвета, упавшие с дощатого потолка вместе с черными оболочками куколок. Он закрыл окно. Остаток стекла беззвучно отвалился от пересохшей створки и упал ему в руки. Он поставил его на подоконник.

В очаге лежала куча кирпичей, засохший глиняный раствор и половина железной подставки для поленьев. Он выкинул кирпичи, подмел глину и, опустившись на четвереньки, повернул шею, чтобы заглянуть в дымоход. В пятне ржавого света висел паук. Зловонный запах земли и старого древесного дыма. Он скомкал газеты, положил их в очаг и зажег. Они медленно разгорались. Маленькие языки пламени вспыхивали и прожигали себе путь на сгибах и краях. Бумага почернела, свернулась и задрожала, а паук спустился по путине и улегся на покрытый золой пол очага.

Ближе к вечеру тощий заляпанный матрац пытался протиснуться через заросли к хижине. Он лежал на шее и плечах Лестера Балларда, чьи глухие проклятия в адрес шиповника и ежевики никто не мог услышать.

Добравшись до хижины, он сбросил матрац на пол. Из-под него вырвалась струйка пыли, прокатилась по выгнутым половицам и опустилась. Баллард поднял перед своей рубашки и вытер пот с лица и головы. Он выглядел так, словно был малость не в себе.

Когда стемнело, все, что составляло его скарб, было разложено в пустой комнате. Он зажег лампу и поставил ее посреди пола, а сам сидел перед ней, скрестив ноги. Над лампой он держал вешалку, на которую были нанизаны нарезанные картофелины. Когда они стали почти черными, он ножом снял их с проволоки на тарелку, проткнул одну, подул на нее и откусил. Он сидел с открытым ртом, вдыхая и выдыхая воздух, прижавши кусок к нижним зубам. Он жевал картошку и проклинал ее за то, что она была слишком горячей. На вкус она напоминала каменный уголь, а в середине была сырой.

Поев, он скрутил себе сигарету, прикурил от дрожащего конуса газовой лампы и сидел, втягивая дым, выпуская его из губ, из ноздрей, лениво стряхивая пепел мизинцем в манжету брюк. Он разложил газеты, которые собрал, и забормотал над ними. Движения его губ складывались в слова. Старые новости о давно умерших людях, забытых событиях, объявления о патентованных лекарствах и продаже домашнего скота. Он курил сигарету до тех пор, пока она не превратилась в обожженный кусочек в его пальцах, пока не превратилась в пепел. Он убавил свет лампы, пока едва различимое оранжевое сияние не осветило нижнюю часть дымохода, и он сбросил свои ботинки, брюки и рубашку и лег на матрац голым, если не считать носков. Охотники содрали большую часть досок с внутренних стен на дрова, а с голой балки над окном свисали часть брюха и хвост черной змеи. Баллард сел и снова зажег лампу. Он встал, протянул руку и ткнул пальцем в бледно-голубое змеиное брюхо. Змея рванулась вперед и с глухим стуком упала на пол, растеклась по доскам, словно чернила, и вылетела наружу.

Баллард снова сел на матрац, выключил лампу и лег на спину. Он слышал, как в жаркой тишине вокруг него жужжали комары. Он лежал и слушал. Через некоторое время он перевернулся на живот. Чуть позже он встал, взял ружье с того места, где оно стояло у камина, положил его на пол рядом с матрацем и снова растянулся. Он очень хотел пить. Ночью ему снились черные потоки ледяной горной воды, он лежит на спине с открытым ртом, как мертвец.