Дитя бури

Я подскочила, когда чья–то рука обняла меня за талию, а теплое тело придвинулось ко мне. Дориан!.. На боку у него висел меч, а на голове сияла новая корона, еще более причудливая, чем прежний венок из листьев, золотая, массивная и так богато украшенная драгоценными камнями, что в глазах рябило. Но и она была не так велика, как моя.

— Они ждут твоего приказа, — сказал король.

Я посмотрела туда же, куда и он, на поля, полные людей, и заметила, что все они стоят предо мной на коленях, опустив головы до земли. В небе над ними грохотал гром, ярилась неугомонная буря.

— Не знаю, что надо делать, — сказала я Дориану.

— Делай то, что должно.

Словно повинуясь собственной воле, моя рука с волшебной палочкой взмыла в воздух. Все поднялись с колен, словно я была кукловодом, управлявшим армией марионеток. Они оглушительно ревели, мечи колотили по щитам, вспыхивали магические салюты. Одно лишь движение, и ад разверзнется по моей воле. Рев стал громче. Дориан придвинулся ближе. Ребенок снова заерзал.

Моя рука отяжелела и начала опускаться…

Я стояла в пещере одна. Ни человечка. Ни короны. Появился новый проем, и я бросилась в него. Меня охватила тьма. Готова поклясться, коридор стал уже, чем прежде. Я продолжала двигаться, чувствуя, что Кийо все ближе и ближе, бросилась вперед, желая прикоснуться к нему.

А вот и он.

На небольшом постаменте, высившемся посреди этой новой комнаты, вытянулся Кийо, принявший свое человеческое обличье. Он лежал на спине, невредимый, идеальный, сложив руки на груди, прямо как Спящая красавица.

Я шагнула к нему, но путь мне преградила женщина.

Не знаю, как я не заметила ее раньше. Я посмотрела на нее, моргнула, пытаясь сфокусироваться, но ничего не получилось. Ее внешность постоянно менялась. Одно мгновение она была золотистой красавицей, с волосами медового оттенка, ниспадавшими до самых щиколоток. В следующий миг эта особа становилась бледной как смерть, хоть и сияющей какой–то пугающей красотой. Черные волосы развевались за ее спиной, как погребальный саван. Сама Персефона встала у меня на пути.

Я знала, что пройти мимо нее не удастся.

— Позволь забрать его. Пожалуйста. Я прошла все испытания, как ты этого и хотела.

«Я хотела? — Это был тот же самый голос, который я слышала раньше, но теперь он звучал удивленно. — Это не имело никакого отношения ко мне. Это не мои испытания, а тот мир, который ты принесла с собой. Почти все мертвые приносят сюда вину и сожаление. Ты же взяла с собой свои страхи».

Я посмотрела на Кийо, лежавшего у нее за спиной. Моя душа закричала, зовя его.

— Чего ты хочешь? Что мне сделать, чтобы забрать его?

«Почему ты думаешь, что я отдам его тебе? Он мой. Я честно получила его. Мертвые не покидают моего царства».

Я изо всех сил напрягала мозг, вспоминая известные мне истории или мифы.

— А как же Орфей? Ты ведь позволила ему забрать Эвридику?

«Но в итоге она не покинула этот мир. Ему не хватило сил, и Эвридика осталась тут».

— Он не нужен тебе, особенно теперь, когда я прислала сюда столько других душ.

«Ты делала это ради меня или все же ради своих собственных нужд?»

— Какая разница!

«Может, и никакой. Но теперь у меня на две души больше. Я не желаю их отпускать».

— Тогда просто смилуйся! — взмолилась я.

«Смиловаться? — Ее изумление росло. — С чего бы это вдруг?»

— Потому что я верно служила тебе. Кроме того, мы так похожи. Я тоже заперта между двумя мирами, не знаю, как мне вырваться. Я тоже разорвана на две части.

Я дотронулась до черно–белой бабочки, выколотой на моем плече. Она была такой же, как Персефона, проводившая половину своего существования в роли богини весны, а другую — повелительницы смерти. Такой же, как я, — наполовину человек, наполовину джентри, то любовница, то убийца. В «Лебедином озере» Одиллия черный лебедь, а Одетта — белый, но обе партии исполняет одна танцовщица.

Персефона молча смотрела на меня, и я отчаянно пыталась что–то придумать.

— Ты сказала, что этот мир таков, каким мы его делаем? Я принесла в него и любовь. Неужели это ничего не значит?

Она задумалась.

«Это — значит. Но откажешься ли ты от своей любви? Пожертвуешь ли ею предо мной? Дашь ли обет никогда не приближаться к нему, бросить своего возлюбленного?»

Я смотрела на неподвижное тело Кийо и думала лишь о том, каково это — никогда больше не увидеть его. Что–то внутри меня оборвалось, но я не колебалась.

— Хорошо. Я согласна.

Персефона на секунду вгляделась в меня, потом Кийо исчез.

«Все свершилось».

— Ты отправила его душу назад? Он будет жить?

«Если его тело скоро исцелится, то да, он будет жить».

Она продолжала смотреть на меня, и тут я поняла, что нет никакой уверенности в том, что сама я смогу вернуться. Связь с телом и прежде была еле уловимой, а теперь я ее совсем не чувствовала.

«Ты попалась», — подтвердила Персефона.

— Я знаю. Ничего. Оно того стоило.

Я и в самом деле думала так. Жизнь Кийо была важнее моей.

Она не сводила с меня своих сине–черных глаз, потом вдруг вздохнула, что показалось мне невероятным.