Дитя человеческое

Интересно, больше ли Хелене повезло с Рупертом? Если эти двое получают удовольствие от секса, то они входят в число немногих счастливчиков. Секс теперь стал одним из наименее важных чувственных удовольствий. Можно было бы ожидать, что с постепенным избавлением от страха перед беременностью и полной ненужностью весьма неэротичных принадлежностей — пилюль, презервативов и овуляционной арифметики — секс получит стимул для изобретения новых, еще более изощренных наслаждений. Случилось же противоположное. Даже те мужчины и женщины, которые вовсе не стремились размножаться, захотели быть уверенными в том, что при желании могут иметь ребенка. Секс, полностью отчужденный от функции воспроизведения потомства, стал походить на бессмысленные акробатические трюки. Женщины все чаще сетуют, что получают, по их выражению, болезненный оргазм — спазм вместо удовольствия. Этому весьма распространенному явлению посвящаются многие страницы женских журналов. Женщины, все более нетерпимо относившиеся к мужчинам на протяжении 1980-х и 1990-х годов, наконец получили оправдание своему веками накапливавшемуся раздражению. Мы, которые больше не можем дать им ребенка, не можем дать им даже удовлетворения. Секс по-прежнему остается взаимным утешением, однако редко доводит до взаимного экстаза. Финансируемые государством порномагазины, все более откровенная литература, всяческие приспособления для стимуляции желания — ничто не возымело действия. Мужчины и женщины по-прежнему вступают в брак, хотя и значительно реже, с меньшей торжественностью и зачастую с представителями того же пола. Люди все так же влюбляются или говорят, что влюблены. Идет отчаянный поиск того единственного человека, предпочтительно более молодого или по крайней мере такого же возраста, вместе с которым предстоит встретить неизбежный упадок и разложение. Нам необходимо ощущать рядом теплую плоть, прикосновение руки к руке, губ к губам. Но любовная поэзия предыдущих веков вызывает у нас некоторое удивление.

Днем я шел пешком по Уолтон-стрит, не чувствуя особого раздражения из-за перспективы вновь встретиться с Хеленой и с удовольствием думая о встрече с Матильдой. Будучи зарегистрированным совладельцем, вписанным в удостоверение домашнего животного, я мог бы, конечно, обратиться в органы опеки над животными, чтобы добиться права на совместную опеку или на право навещать Матильду, но у меня не было желания подвергать себя такому унижению. По некоторым делам об опеке над животными разворачиваются такие ожесточенные, дорогостоящие и публичные битвы, что у меня нет охоты становиться их участником. Я знаю, что потерял Матильду, и она, это коварное избалованное, как и все кошки, существо, теперь наверняка меня позабыла.

При виде ее мне не стоило больших трудов обмануть себя. Она лежала в своей корзинке с двумя дрожащими, похожими на гладких белых крыс котятами, нежно тянущими ее за соски. Кошка взглянула на меня голубыми, лишенными выражения глазами и издала громкое и хриплое урчание, от которого корзина, казалось, заходила ходуном. Я протянул руку и дотронулся до ее шелковистой шерстки.

— Все прошло хорошо? — спросил я Хелену.

— О, вполне. У нас, конечно же, с самого начала схваток был ветеринар, но он сказал, что таких легких родов ему еще не доводилось видеть. Он забрал двоих из помета. Мы все еще не решили, которого из этих двух котят оставить себе.