Дитя человеческое

Ночной кошмар оставил после себя чувство тревоги, которая день ото дня становилась сильнее. Он пробовал освободиться от нее, но в его лишенной событий, одинокой, рутинной жизни не происходило ничего значительного, на что можно было бы переключить мысли. Он говорил себе, что надо вести себя нормально, выглядеть довольным и беззаботным, что за ним наверняка следят. Но никаких признаков слежки не было. Он не получал никаких известий ни от Ксана, ни от Совета, никакой информации. Он с ужасом ждал, что объявится Джаспер и возобновит разговоры о переезде. Но о Джаспере после церемонии «успокоительного конца» не было ни слуху ни духу. Он снова принялся за свои обычные упражнения и две недели спустя после приезда отправился на раннюю утреннюю пробежку по Порт-Медоу к церкви в Бинси. Он понимал, что неблагоразумно расспрашивать старого священника, и даже самому себе не смог бы объяснить, почему ему было так важно снова побывать в Бинси и чего он ожидал от этого посещения. Пробегая широким ровным шагом по Порт-Медоу, Тео на мгновение забеспокоился, не приведет ли он Государственную полицию безопасности в те места, где обычно встречается группа. Но, добежав до Бинси, увидел, что деревушка полностью покинута, и решил, что члены группы едва ли захотят навестить какое-либо из своих старых убежищ. Он знал: где бы они ни были, им угрожает серьезная опасность. Он бежал, как всегда, обуреваемый противоречивыми, хорошо знакомыми чувствами — раздражением, оттого что ввязался в это дело; сожалением, что не сумел более удачно провести разговор с Советом; ужасом при мысли о том, что Джулиан уже сейчас могла находиться в руках полиции безопасности; безысходности, потому что у него не было возможности связаться с ней, никого, с кем бы он мог поговорить, не рискуя.

Тропинка, ведущая к церкви Святой Маргариты, была еще более неопрятной, еще более заросшей, чем в последний раз, а от переплетенных наверху ветвей она стала темной и зловещей и напоминала туннель. На кладбище, возле церкви, стоял похоронный фургон и двое мужчин несли вниз по тропинке простой сосновый гроб.

Он спросил:

— Старый пастор умер?

Один из них ответил, едва взглянув на Тео:

— Ему же хуже, если не умер. Все равно похороним.

Он умело задвинул гроб в заднюю дверцу автофургона, захлопнул ее, и они уехали.

Дверь в церковь была открыта, и Тео вступил в ее тусклую холодную пустоту. Повсюду виднелись признаки надвигающегося упадка. Через открытую дверь залетали листья, полы в алтаре были грязные и запачканные чем-то, напоминающим кровь. Скамьи покрывал толстый слой пыли, и по запаху было ясно, что тут гадили животные, скорее всего собаки. Перед алтарем на полу были нарисованы какие-то странные знаки, некоторые из них были ему смутно знакомы. Тео пожалел, что пришел под эту оскверненную крышу, и покинул церковь, с чувством облегчения закрыв за собой тяжелую дверь. Но он так ничего и не узнал и никому не помог. Его бесцельное паломничество лишь усилило в нем чувство бессилия, ощущение нависшей беды.

Глава 21

В тот же вечер в половине девятого Тео услышал стук в дверь. Он был в кухне и заправлял к ужину салат, осторожно смешивая в нужных пропорциях оливковое масло и винный уксус. Тео собирался поесть, как обычно по вечерам, отнеся поднос в кабинет, — накрытый чистой салфеткой, тот уже стоял в ожидании на кухонном столе. Баранья отбивная лежала на противне. Кларет был откупорен часом раньше, и Тео налил первый стакан, собираясь выпить его во время приготовления ужина. Он выполнял знакомые движения без воодушевления, почти автоматически. Просто ему надо поесть. Он и раньше всегда сам занимался приготовлением салата. Но теперь, даже когда его руки были заняты знакомым делом, разум подсказывал, что все это не имеет никакого значения.

Он задернул шторы на стеклянных дверях, ведущих в патио, не столько для того, чтобы сохранить уединенность — это едва ли было необходимо, — сколько потому, что не любил пускать в дом ночь. Если не считать негромких звуков, которые издавал он сам, его окружала полная тишина, а пустота этажей ощущалась физической тяжестью. В тот момент, когда он поднес стакан к губам, он и услышал стук — тихий, но настойчивый. За первым легким ударом по стеклу тут же последовали три других, отчетливые, как сигнал. Он раздвинул шторы и с трудом различил очертания лица, почти прижатого к стеклу. Темного лица. Тео скорее догадался, чем увидел, что это была Мириам. Он отодвинул две щеколды, отпер дверь, и женщина немедленно скользнула внутрь.

Не тратя время на приветствия, она спросила:

— Вы один?

— Да. Что такое? Что случилось?

— Они схватили Гаскойна. Мы скрываемся. Вы нужны Джулиан. Ей самой трудно прийти, поэтому она послала меня.