Дитя двух семей. Приемный ребенок в семье

Рассказывает приемная мама.

«Наш мальчик был подкидышем. Точнее, нет, он как раз не был подкидышем. Потому что подкидыш – это тот, кого подкинули, положили в какое-то место, где его быстро найдут, ближе к людям, которого положили в корзинку, укутали одеяльцем, может быть, записку прикололи с именем и просьбой позаботиться. Может быть, молились о нем, может быть, плакали, когда оставляли.

А моего мальчика его мать-наркоманка родила в буквальном смысле под забором и просто вышвырнула в ближайшие кусты. Голого, даже с неотделенной пуповиной. Впрочем, за это спасибо, говорят, это ему помогло продержаться. Потому что был ноябрь, и случись это на пару часов раньше, он бы до утра не дожил. А так его писк услышали дворники, и он выжил, хотя застуженные почки мы лечим до сих пор.

Я знаю, что должна говорить с ним о его приемности, даже если не во всех подробностях – ему всего шесть. Но как только начинаю, сразу представляю его себе в тех кустах, такого маленького, замерзшего, совсем беспомощного, одного. Мне становится плохо при мысли, что я была всего в двадцати минутах ходьбы от этого места. Почему не почувствовала, почему не пришла к нему? И все, начинают душить слезы, не могу ни слова вымолвить, только прижимаю его к себе и ничего не говорю. Он спрашивает: «Мам, почему ты плачешь?». Я отвечаю: потому, что очень тебя люблю. Глупо ужасно… И, боюсь, это его пугает».

В следующей главе мы подробнее поговорим о тех случаях, когда прошлое ребенка очень травматично. А сейчас поделюсь одним наблюдением: часто не могут без слез думать о начале жизни своего приемного ребенка люди, которые сами в детстве имели опыт брошенности, потери, одиночества. Иногда это гибель или долгий отъезд кого-то из родителей, иногда долгое одинокое лежание в больнице, иногда слишком ранние ясли. Тогда, думая о том, каково пришлось их малышу, родитель словно соединяется с ним, и его одновременно накрывают две волны: взрослое чувство жалости к брошенному ребенку и свои давние, младенческие ужас и отчаяние. А это значит, что их приемный ребенок оказывается в объятиях не сильного, надежного взрослого, а такого же несчастного малыша, которому впору самому искать защиты и утешения.

Поэтому очень важно, если есть подозрение, что собственная травма резонирует с травмой ребенка, осознать это и отделить свою боль от его боли. Со своей болью взрослый должен справиться сам (или с помощью специалиста), – только тогда он сможет помочь преодолеть боль ребенку. Как в самолете: сначала наденьте кислородную маску на себя, потом на ребенка. Потому что если вы попытаетесь сделать наоборот, может так случиться, что ребенку помочь вы уже не успеете.

Если потом скажет: вы мне не родные?

Скажет, обязательно скажет, к гадалке не ходи. Даже родные говорят в подростковом возрасте не слишком приятные вещи, а тут такой козырь в руках, как не использовать.

Тут все дело в том, как вы отреагируете. Если, конечно, начнете хвататься за сердце, плакать, обижаться или обвинять, то услышите этот тезис еще не раз, в разных вариациях. Потому что своим поведением продемонстрируете неуверенность в своем статусе родителя, как будто у вас и правда «рыльце в пуху», как будто вы сделали что-то плохое, недостойное. Ваша неуверенность мгновенно вызовет в ребенке приступ тревоги, его способность справляться с собой снизится, поведение станет хуже и он будет снова и снова задавать вам провокационный вопрос, ваш панический или агрессивный ответ на который его никак не может устроить. Да, будет задавать – в надежде, вдруг вы образумитесь и ответите так, как ему нужно.