Дитя эпохи

Прямых опустил глаза, бормоча что-то по-латыни.

– Впрочем, мы отвлеклись, – сказала Рязанцева. – Так что же мы можем вам показать?

– Не мне, а телезрителям, – уточнил я.

– Вы думаете, что кто-нибудь будет это смотреть? – сказала Антонина Васильевна. – Вы идеалист, молодой человек. По телевизору смотрят хоккей, кино и молодых людей на мотоциклах, которые стреляют по детским шарикам. Как это называется?

– «А ну-ка, парни», – сказал я.

– Вот именно… А ну-ка, физики! А ну-ка, микробиологи! – рассмеялась Рязанцева.

Антонина Васильевна, несомненно, обладала чувством юмора. От ее юмора мне стало не по себе. Захотелось уйти далеко и надолго. Неприятно почему-то было выглядеть в глазах Рязанцевой спекулянтом. А Павел Ильич сдвинул брови, размышляя, и предложил показать африканские кадры. Как выяснилось, Рязанцева сняла в Африке любительский учебный фильм. Там показывалась массовая вакцинация.

– Так это же здорово! – обрадовался я.

– Вы думаете? – холодно сказала Рязанцева. – Ничего особенного. Оспа, холера, легочная чума…

Ушел я от Рязанцевой страшно недовольный собой. В самом деле, какие-то славные люди честно делают свое дело, а потом прихожу я и начинаю бить в барабан. Они вдруг оказываются Прометеями, а я их певцом. Кому это нужно?

Я позвонил Морошкиной и сказал, что не буду делать эту передачу. И вообще, не буду больше писать о Прометеях. Не могу и не хочу. Людмила Сергеевна, как всегда, перепугалась, еще не поняв толком моих доводов. На следующий день было назначено совещание у главного. Нужно было спасать Прометеев. Ночь я провел очень плохо. Перед глазами маячили волосатые микробы величиной с собаку. Попутно не давали покоя мысли о полной бессмысленности моей деятельности для человечества. Я вдруг полюбил человечество и чувствовал себя обязанным сделать для него что-нибудь доброе.

Самым добрым было отказаться от профанации науки.

С такой мыслью я и отправился в студию. В кабинете главного меня ждали. Севро, Морошкина и Тиша встретили меня согласованным ледяным молчанием. Чувствовалось явное презрение к дезертиру от журналистики.

– Петр Николаевич, я надеюсь, вы пошутили? – спросил Севро.

– Нет, – сказал я тихо, но твердо.

– У нас с вами подписанный договор. Это официальный документ, – продолжал пугать меня Севро.

– Я заплачу неустойку, – сказал я.

– Вы сделаете сценарий, – гипнотически проговорил главный.

– Петр Николаевич переутомился, – нежно сказала Морошкина.

Тиша открыл глаза и сказал, что он тоже переутомился с этими Прометеями.

– Отпустите меня, – попросил я жалобно. – Когда я мог, я делал. А теперь не могу. Морально и физически.

Внезапно на столе главного зазвонил телефон, Севро поднял трубку и слушал десять секунд. Выражение его лица при этом менялось с безразличного на гневное.

– Прямых – это кто? – спросил он, зажав мембрану ладонью.

– Это заместитель Рязанцевой, – сказал я.

– Немедленно приезжайте, – сказал Севро в трубку. Потом он ее положил и уставился на меня с чрезвычайной злостью.

– Этого только не хватало, – сказал Валентин Эдуардович.

Он ничего объяснять не стал, а спросить мы не решались. Севро задумался, совершенно окаменев. Так мы просидели минут двадцать, пока не пришел Прямых. Он ворвался в кабинет и горестно воскликнул:

– Что же теперь делать, товарищи?

– Объясните сначала товарищам, – сказал Валентин Эдуардович. – Они еще ничего не знают.

И Прямых объяснил. Произошло ужасное несчастье. Антонина Васильевна испытывала новый вид вакцины. Естественно, в лучших традициях микробиологии она испытывала его на себе. У вакцины оказался какой-то побочный эффект. В результате Рязанцева попала в больницу. Ее положение было тяжелым. В рассказе Павла Ильича сквозило почтительное осуждение поступка Рязанцевой.

– Что вы предлагаете? – спросил Севро у Морошкиной, когда заместитель кончил.

– Снять передачу, – сказала Люся.

– Проще снять вас, чем передачу, – сказал Севро.

– Вот что я подумал, товарищи, – вкрадчиво вступил Прямых. – Поступок Антонины Васильевны, без сомнения, является примером беззаветного служения науке. Может быть, вы построите передачу на этом факте?

И Прямых начал у меня на глазах продавать самоотверженный поступок своей руководительницы. Большое воспитательное значение… Пример для молодежи… Подвиг ученого…

Самое главное, что он все говорил правильно. Это меня и завело. Важно не что говорят, а кто говорит. И зачем.

– Я как ученик Антонины Васильевны могу сам рассказать о ней, – скромно предложил Прямых.

– Расскажите! – крикнул я, уже не помня, где нахожусь. – Вам за это хорошо заплатят! Покажите кадры, как она ездила в Африку! Вы-то небось не ездили?

– У меня другая работа, – надменно сказал Прямых.

– И у меня другая работа!! – заорал я и выбежал из кабинета. За мной погнались Морошкина с Тишей. На лестнице они меня поймали и принялись уговаривать, чтобы я не горячился.

Первый раз со мной такое приключилось. Обычно я спокойно и несколько иронически отношусь к действительности. Но если действительность откалывает такие номера, я умываю руки.

Наверное, у меня завелись микробы совести.