Дитя эпохи

Его взгляд ясно говорил, что необходимо быстро отречься. Иначе будет плохо. Генерал и Черемухин потупились. Лисоцкий стал спешно завязывать шнурок ботинка. Генерал сказал сквозь зубы:

– Петя, ответь что-нибудь. Ну их…

И тихо выругался обычным матом.

Я подошел к старцу, положил руку на спинку плетеного кресла и начал говорить. Черемухин впоследствии назвал мою речь «Экспромтом для сумасшедших на два голоса». Второй голос был Зубова. Старик вступал тенором в ответственных местах.

– Друзья мои! – сказал я. – Представьте себе обыкновенное ведро. Каким оно вам кажется, когда вы крутите ручку ворота и ведро поднимается из колодца?

– Тяжелым! – выкрикнул кто-то.

– Я говорю о форме, – сказал я.

– Круглым! – раздались крики.

– Верно, – сказал я. – Но вот вы поставили ведро на сруб и взглянули на него сбоку. Какой формы оно теперь?

После непродолжительного молчания чей-то голос неуверенно произнес:

– Усеченный конус…

– Правильно! – воскликнул я. Признаться, я не ожидал такой осведомленности вятичей в геометрии.

– Ведро есть ведро, – значительно сказал отец Сергий, на всякий случай определяя свою позицию.

– Конечно, ведро есть ведро, – быстро подхватил я, – но в том-то и дело, что никто из нас не знает, что это такое на самом деле…

Вятичи совершенно обалдели. Я вконец заморочил им голову этим ведром.

– Мы получаем лишь представление о ведре, зависящее от нашей точки зрения. И так во всем. Измените точку зрения, и одна и та же вещь изменит форму, оставаясь по-прежнему непознанной вещью в себе…

Из меня лезли какие-то обрывки вузовского курса философии. Что-то из Канта, кажется. Причем измененного до неузнаваемости.

Отец Сергий наконец понял, куда я гну:

– Господь учит нас о единстве формы и содержания.

– Пусть учит, – согласился я.

– Что значит – пусть? – раздраженно сказал Зубов. – Он учит! И не нуждается в вашем согласии.

– Я хочу сказать, что Россия…

– Не трогайте Россию! – истерически вскричал Зубов.

– …Россия с запада и юга выглядит неодинаково, – закончил я. Я чуть было не сказал «изнутри».

Вятичи сидели подавленные, тихие, потерянные. Обманутый маленький народ.

Патриарх встал с кресла, сделал шаг ко мне и неожиданно положил ладонь на мой лоб. Я думал, что он меряет температуру. Но Зубов вдруг громко сказал:

– Объявляю подданным Бризании! – и тихо добавил только для меня: – Чтобы Россия у вас не двоилась, голубчик!

Потом он меня перекрестил и сунул полусогнутыми пальцами мне по губам. Достаточно больно. Со стороны это выглядело как поцелуй руки Отца.

Покончив со мной, патриарх проделал ту жу процедуру с моими попутчиками. Огонь костра освещал их искаженные лица. Они были похожи на мучеников инквизиции.

Таким элементарным путем Отец Сергий привел в порядок нашу точку зрения.

– Молебен окончен! – объявил патриарх и зашагал к дому.

Вятичи зажгли от костра факелы и небольшими группами разошлись кто куда. В самой многочисленной и оживленной группе была наша Кэт. Скоро тут и там на полянах вспыхнули небольшие костры. Молодежь стала веселиться.

– Что будем делать? – спросил генерал.

– Спать, – предложил Лисоцкий. – У меня голова раскалывается.

– Пошли искать гостиницу, – сказал Черемухин.

– Мы уже не гости, – сказал я. – Мы свои. Нам нужно строить дом.

Генерал опять выругался. А потом пошел в сторону избы Отца Сергия. Лисоцкий с Черемухиным потянулись за ним. Я сказал, что погуляю немного, подышу свежим воздухом.

Я ходил по ночным джунглям, неслышно приближаясь к полянам. Высоко горели костры. Юноши и девушки сидели вокруг них, обнявшись и мерно раскачиваясь. Широкие плоские листья каких-то растений нависали над кострами и дрожали в потоках горячего воздуха. Искры взлетали столбом в ночное небо Бризании. Вятичи раскачивались в такт стихам. У одного из костров молодой человек, прикрыв глаза, читал:

Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад…

Taken: , 1

Киевляне

Грустно мне стало от этих песен без музыки, от этого потерянного племени, от этой непролазной глухой ночи. И я пошел спать.

Патриарх разместил нас у себя в избе. Когда я пришел, генерал уже похрапывал, а Лисоцкий нервно ворочался с боку на бок на подстилке из лиан. Я лег рядом с Черемухиным и спросил, какие новости.

– Завтра уезжаем, – сказал Черемухин.

– Билеты заказали? – спросил я.

– Петя, я вот никак не пойму – дурак ты или только притворяешься? – прошептал Черемухин мне в ухо.

– Какие могут быть сомнения? – спросил я. – Конечно, дурак. Мне так удобнее.

– Ну и черт с тобой! Мог бы вникнуть в серьезность положения, – сказал Черемухин и отвернулся от меня.

Перед сном я попытался вникнуть в серьезность положения, но у меня ничего не вышло. Я устал и уснул.