Дитя эпохи

Мы с Татой намазали ладошку мылом. Не помогло. Потом вазелином. Не помогло. Потом питательным кремом для лица. То же самое. Леша лежал на нарах весь белый от боли. Держался он мужественно.

– Сейчас я умру, – сказал он сквозь зубы.

Тата наклонилась к нему и поцеловала. Настоящая сестра милосердия. Как ни странно, это помогло. Леша затих и закрыл глаза. Тата нежно гладила его и приговаривала:

– Ну, потерпи, потерпи… Скоро пройдет.

Почему это дядя Федя решил, что Тата по мне сохнет? Вот по кому она сохнет. Это было как на ладони.

Я незаметно ретировался и пошел домой. По дороге мне встретился Лисоцкий. Он прошел мимо без единого слова, гордо неся голову. Глаза его блуждали. Его сжигал огонь ревности.

«Сено-солома! Как все сложно!» – в тоске подумал я.

Taken: , 1

Памятник

В понедельник обнаружилось, что наш дед, который кладет скирды, заболел. Или запил. Мы не выясняли. Не было его, одним словом. И наша бригада осталась без специалиста.

– Я сам сложу скирду, – сказал я управляющему.

– Спасибо, – сказал он. – Чтобы ее осенью ветром сдуло? Да?

– Я умею, – сказал я.

– На словах все мастера, – сказал управляющий.

– Спросите у деда, – предложил я.

Мы с управляющим пошли к деду. Дед лежал на кровати в валенках. Он постанывал и поматывал головой.

– Погоди трястись, Нилыч, – сказал управляющий. – Говорили тебе вчера, сено-солома, – не пей шампанского! Не привычен ты к шампанскому.

– И то правда, – промычал дед.

– Ты лучше скажи, этот парень сможет скирду поставить? Или нет? Только так, чтобы она до весны простояла.

Дед оторвал голову от подушки и посмотрел на меня, с трудом узнавая.

– Могет, – прохрипел он. – Этот могет.

– Лады, – сказал управляющий. – Под твою ответственность, Нилыч. Бери трактор и валяй, – сказал он мне.

Мы выехали в поле, я встал посередине и сказал, как дед:

– Здесь будем ставить.

Потом я отсчитал восемь шагов в длину и четыре в ширину. Это я размечал основание. Амбалы в это время нагружали волокушу. Тата с Барабыкиной потихоньку копнили.

Приехало сено, и я стал махать вилами. Миша, тракторист, скептически хмыкал, но сено возил. Я размахивал вилами до обеда и за это время сложил прямоугольный параллелепипед. Размерами восемь, на четыре, на два метра. Правда, он был не совсем прямоугольный. Чуть-чуть косоватый параллелепипед.

– После обеда начинай затягивать, – сказал Миша. – А то нам до темноты не управиться. И сена не хватит на верхушку.

Затягивать – это значит понемногу скашивать углы. Чтобы получилось похоже на домик с крышей. Тут вся штука в том, чтобы правильно выбрать угол. Если сильно затянешь – сено останется. А если слабо – его не хватит. И скирда выйдет высокая, вилами не достать.

Я стал затягивать, видимо, слабо. Затягиваю, затягиваю, а до верхушки далеко. Снизу мне все подавали советы. Особенно Тата и Инна Ивановна. Они обе очень болели за меня, чтобы скирда получилась нормальная. Как у людей.

Миша привез волокушу и сказал:

– Все. На этом поле сена больше нет.

– А сколько еще до верхушки? – спросил я сверху.

– Волокуши две, – оценил Миша. – Ну, поехали у соседей тянуть. Может, у них еще осталось.

Он усадил амбалов на волокушу и уехал с ними куда-то. А я разлегся на скирде в плавочках и оттуда вел беседу с женщинами.

– Соскучился по дому. По жене, – сказал я, как бы между прочим.

– Это понятно, – вздохнула Инна Ивановна.

– Что-то не видно, – сказала Тата.

– У тебя молодая жена? – спросила Барабыкина.

– Молодая, – ответил я. – Моего возраста.

Тата прыснула. Для нее женщина старше двадцати пяти была уже древняя, как русско-турецкая война.

– Хочется теперь постарше? – спросила она дерзко, косясь на Барабыкину.

– Нет, помладше, – спокойно ответил я, глядя ей прямо в лицо.

Тата неожиданно покраснела. Оказывается, она умеет краснеть. А Инна Ивановна холодно на нее взглянула и заметила:

– Нынешние девушки довольно испорчены.

– А нынешние бабушки большие зануды, – сказала Тата, выгибаясь на траве, как кошка.

Я испугался, что они сейчас начнут фехтовать на вилах. Учитывая разницу весовых категорий, Тата вела себя бесстрашно. Я никогда еще не присутствовал на рыцарских турнирах женщин и просто не знал, как себя вести. К счастью, приехали амбалы с волокушей. Они принялись снова кидать мне сено, а я рос и рос вместе со скирдой.

Отсюда хорошо было видно вокруг. Продувал ветерок. Поля желтели между лесами, как кусочки печенья. По полям ползали тракторы, выпуская из коротких труб синеватые столбики дыма. Люди заготовляли корма. А зимой они будут использовать эти корма и готовиться к следующей заготовке. И так каждый год. Можно сказать, вечно.

В этом было что-то непреходящее. Это выходило за рамки человеческой жизни. Причем, в обе стороны. В самом деле, мы могли решить только локальную задачу. Заготовить корма на зиму. И так во всем. Мы всегда решаем только локальные задачи. Закончить институт. Жениться. Написать диссертацию. Получить квартиру. Еще чего-нибудь получить. А что-то, наоборот, отдать.

Тоже, кстати, задача непростая – что-то отдать, что имеешь. Даже если хочешь. Иногда просто не берут. Но я отвлекся.