Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза

Время болезни вопрошает, требует ответа, а значит, и ответственности. Сейчас, в настоящем времени, ребенок сталкивается с вопросами, на которые нужно найти ответы. Это сложно. И настоящее, уже отягощенное болью и переживаниями, становится еще более сложным. Изменить его невозможно, справиться трудно, значит, надо попробовать… убежать из него. Например, уехать куда глаза глядят:

«Мной овладело одно желание — бежать из этого страшного места. Бежать не глядя, лишь бы подальше. Я просто не могла тут больше находиться, я сходила сума… Уйти, уйти, уйти — это снова и снова крутилось в моей голове»[17].

Но совершить побег в пространстве физическом тоже невозможно. И ребенок убегает гораздо более хитрым способом. Он убегает… во времени, в прошлое или в будущее. В первом случае он полностью погружается в воспоминания: «а вот до болезни…», «раньше я…», во втором — живет только будущим: «я буду…», «я поступлю…». Но чаще «побег» совершается все-таки в прошлое, ведь ребенку точно известно, что оно было и в нем было хорошо, а вот будущее — неизвестно, какое оно будет, да и будет ли…

Поскольку мы заговорили о побеге в прошлое, надо сказать несколько слов и о так называемой инфантильности болеющих детей. Этот термин часто встречается в исследованиях, оценивающих количественную и внешнюю сторону происходящих с ними изменений. Означает он, что в своем поведении ребенок словно стал младше, вернулся в детство. «Я ему говорю, что он уже взрослый и может потерпеть, а он начинает канючить и сюсюкать, как маленький», — раздраженно говорит мамочка шести-семилетнего ребенка в отделении онкологии.

Да, об инфантильности можно говорить, когда ребенок начинает вести себя не по возрасту, словно стал на несколько лет младше.

Например, мама одной девочки из отделения неврологии отметила, что во время второй госпитализации ее дочка, лет десяти, начала вести себя как шестилетняя. То есть точно так же, как четыре года назад, когда впервые поступила в больницу.

«Она начинает по-другому говорить, играть в игрушки, в которые играла тогда».

Но «инфантилизм» детей, о которых мы говорим, имеет другую природу. Так, подростки в больнице иногда рассказывают о сильном нежелании взрослеть, которое возникает у них в какой-то момент в детстве, но это никак не стыкуется с обычной инфантильностью потому, что наравне с такими желаниями в размышлениях этих детей часто сквозит совершенно не детская мудрость.

Главная же составляющая такого поведения детей — это реакция на сложность проблемы, на столкновение со смертью в облике тяжелого недуга. Это скорее детскость, качество, приобретенное в ходе лечения, которое, может быть, в чем-то сродни смирению. Слова Христа «будьте как дети»[18] — это ведь не призыв ко всеобщей инфантилизации.

Встреча со страданием дает мудрость, а «инфантильность» часто прикрывает эту мудрость, создавая защитный слой. Причем защищает он не только ребенка, но и окружающих. На уровне глубинных переживаний он оказывается гораздо более взрослым, чем его сверстники «с воли». Эту взрослость нелегко нести, и проявляется она лишь в особые моменты. Ирина Гавришева рассказывает о том, как в отделении, где она лежала, умер мальчик. Ее, как и многих других, охватил страх.

«Но наибольший страх нагоняло то, что все взрослые в отделении вели себя так, как будто ничего не случилось…

Создавалось впечатление, что взрослые живут в одной реальности, а мы, дети, в совершенно другой. И реальности эти в данный момент не пересекались… И было невыносимо страшно, что вот завтра не станет тебя, и всем, кроме десятка детей, будет точно так же безразлично. По щекам текли слезы… все это видели, но никто из взрослых не подошел ко мне, не спросил, в чем дело… подошел только лысый мальчишка лет семи, взял мое лицо в руки… Я подняла на него глаза, а он тихо сказал мне: „Привыкай“ — и ушел. Тогда те слова показались мне кощунственными…»[19]