Дитя каприза

– По крайней мере, я думаю, что она умерла. Я приехала сюда именно затем, чтобы попытаться выяснить это.

Монахиня подняла на Нее вопросительный взгляд, ожидая продолжения. Глаза ее за стеклами очков были ясными и проницательными. Гарриет резким жестом закинула рукой прядь волос за ухо.

– Понимаю, что это звучит глупо. Это довольно долгая история.

Сестра Анна взглянула на первую монахиню и сказала ей что-то по-итальянски, мягко улыбнувшись Гарриет.

– Я попросила ее сварить кофе. Наверное, вы не откажетесь от чашечки. Не присядете ли, мисс Варна?

Гарриет с облегчением села.

– Ну а теперь, может быть, вы расскажете мне, что произошло, а я подумаю, как вам помочь.

Атмосфера в комнате была умиротворяющей. Сквозь окно пробивался мягкий серый свет, и лишь звон колокола нарушал тишину. «Должно быть, он созывает к молитве», – подумала Гарриет, и впервые в жизни пожалела, что не воспитана в твердой вере.

– Когда мне было четыре года, мне сказали, что мама умерла, – начала она, и это первое предложение словно открыло путь для дальнейшего повествования. Ей вдруг стало легко говорить о Поле, она почувствовала облегчение оттого, что могла поделиться с этой доброжелательной спокойной женщиной своими сомнениями и страхами. Вторая монахиня принесла кофе в больших фаянсовых чашках, но чашка Гарриет так и стояла нетронутой на темном дереве стола, пока она не закончила рассказ.

Подняв глаза, она увидела, что сестра Анна смотрит на нее с сочувствием и печалью.

– Бедное дитя!

Гарриет чуть не заплакала. Многие годы никто не разговаривал с ней с такой нежностью, и она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл ее «бедное дитя».

– Вы можете мне помочь? – спросила она. – Я должна узнать правду, сестра, какой бы она ни была.

Монахиня задумчиво кивнула головой.

– Все старые регистрационные книги хранятся в архиве, и, я надеюсь, мы их разыщем. Мне пришло в голову еще кое-что. Сестры, выхаживавшие больных, в основном разъехались отсюда после закрытия приюта, чтобы выполнять свои обязанности в других местах. Но некоторые были слишком стары, – она мягко улыбнулась. – Монахиня ведь никогда не расстается со своим саном из-за преклонного возраста, но приходит время, когда она уже не может исполнять обязанности сестры милосердия. И старушки остались здесь.

У Гарриет перехватило дыхание.

– И сестра Мария-Тереза?

Монахиня бросила на нее острый взгляд.

– Откуда вам известно это имя?

– Это она написала моему отцу. Она все еще живет здесь?

– Да. Не знаю, сможет ли она вам помочь. Она стала несколько забывчивой, ведь ей перевалило за восемьдесят. Но временами ее разум бывает так же ясен, как ваш или мой, а старики часто помнят события давно минувших лет отчетливее, чем случившееся вчера.

На виске Гарриет забилась жилка. Она нажала на нее кончиками пальцев, чтобы остановить пульсацию.

– Нельзя ли мне поговорить с ней?

– Подождите здесь, дорогая. Я узнаю, что можно сделать.

* * *

Об их приближении возвестило постукивание палки по выложенному каменными плитами коридору. Гарриет повернула голову на звук открывающейся двери.

– А вот и сестра Мария-Тереза, – сказала сестра Анна.

Сестра Мария-Тереза, маленькая сухонькая старушка с морщинистым лицом, напомнила Гарриет коричневую обезьянку. Она тяжело опиралась на свою палку, но движения ее были быстрыми и резкими, а взгляд ясных глаз – живым. Сестра Анна подвинула ей стул, но старая монахиня продолжала некоторое время стоять, с изумлением уставившись на Гарриет, словно не верила своим глазам.

– Так значит, вы дочь Полы? Si, я вижу, – она говорила на ломаном английском, произнося слова с сильным местным акцентом резким старческим голосом, но вполне отчетливо. – Вы на нее похожи.

– Гарриет хотела бы узнать что-нибудь о своей матери, – громко сказала сестра Анна, зная, что старая женщина глуховата.

– Так вы помните Полу?

– Si, конечно, помню. Ведь это я, Мария-Тереза, за ней ухаживала. Я немного говорю по-английски, поэтому она была на моем особом попечении. Правда, она почти ничего не говорила, и я чаще всего была не уверена, слышит ли она, что я ей говорю.

– Расскажите мне о ней, per favore, – попросила Гарриет.

Старая женщина вопросительно склонила голову набок, и сестра Анна громко повторила просьбу Гарриет:

– Не можешь ли ты рассказать ей о Поле?

– По-английски? Я не очень хорошо говорю по-английски. И слишком стара…

– Твой английский так же хорош, как всегда. Но если тебе удобнее, говори по-итальянски, а я переведу, – предложила сестра Анна, тихонько сказав Гарриет: – Ей будет проще, если не придется подбирать слова.

– Когда вы впервые увидели мою мать? – спросила Гарриет, когда сестра Анна усадила старую монахиню в кресло.