– Прости, папа! Я немного задержалась! Но тебе не надо было меня дожидаться. Просто я не успела на автобус, а потом…
– Так, оказывается, все дело в этом чертовом автобусе, на который ты не успела? Ты так полагаешь?!
Дот не узнавала отца. Еще никогда он не разговаривал с ней в такой агрессивной манере. Она почувствовала неприятную пустоту в желудке. И как он смотрит на нее! Ужас!
– Ну да! Я так думала! Хотя теперь вижу, что дело не только в автобусе.
Она издала короткий смешок. Раньше такой невинной уловки ей вполне хватало, чтобы растопить сердце отца.
– То есть ты думаешь, что я слеп? И ничего не вижу? Или что я дурак? А может, и то, и другое вместе?
Она отрицательно замотала головой. Нет, она никогда так не думала!
– Ну так вот, моя дорогая! Я не только все вижу, но и слышу кое-что! И то, что я слышу, меня категорически не устраивает!
Так вот оно что! Миссис Харрисон…
Дот напрягла все свои силы, готовясь к худшему, и молча села на стул. Туфли она аккуратно поставила рядом со стулом, носочек к носочку, каблуки вместе. Потом скрестила руки на груди, словно защищаясь в ожидании словесных ударов, которые вот-вот посыплются на нее. И удары посыпались.
– Я всегда верил в тебя, Дот! Думал, ты добьешься чего-то стоящего в этой жизни. Но теперь я совсем не уверен в этом.
Она молча глядела на отца. Ей отчаянно хотелось возразить, сказать, что она обязательно добьется, поделиться своими планами, рассказать о тех проектах, которые они с Солом задумали вместе, – открыть сеть магазинов по всему миру для продажи одежды, сшитой по тем фасонам, которые она станет придумывать. Нет, она не собирается тратить лучшие годы своей жизни на то, чтобы торчать в этой холодной кухне и мечтать о том, как побыстрее согреться.
– Мы с твоей матерью старались для тебя, как могли! Все самое лучшее – тебе! Ни в чем тебе не было отказа. Разве не так?
Дот не стала комментировать последние слова отца. Ибо отказ – это было именно то, что она чаще всего слышала в родительском доме. А то немногое, что она имела, так это в первую очередь заслуга мамы, и только мамы.
– И вот как ты нам отплатила за наше добро!
– Как? – рискнула Дот задать свой первый вопрос, желая узнать, насколько глубоко осведомлен отец обо всем том, что случилось в ее жизни.
– Хочешь услышать правду?
– Да, папа! Хочу! – Она вскинула подбородок и глянула на отца с таким решительным видом, что даже сама удивилась своей стойкости духа.
– Спуталась с каким-то черномазым! Вот она, правда, какая есть! Моя родная дочь опустилась до того, что шляется с каким-то индейцем… или кто он там…
Дот растерянно уставилась на отца. Руки сами собой безвольно опустились на колени. Краска сбежала с лица, и оно стало мертвенно-белым. Дыхание перехватило. Глаза наполнились слезами, готовыми вот-вот политься по щекам.
– Я… папа… я…
– Молчи! И не вздумай ничего отрицать! Вас видели! Моя родная дочь – грязная потаскуха! – Рег зажмурился и с омерзением тряхнул головой. Потом медленно поднялся с кресла, кое-как доковылял до камина и в оцепенении уставился на догорающий огонь едва тлеющих углей.
– Я и не собираюсь ничего отрицать! Я люблю этого человека! – Последние слова Дот произнесла тихо, но достаточно четко, чтобы ее услышали.
– Ты что?!
– Я люблю его, папа! – На сей раз она заговорила громче. – Я действительно люблю его!
– Нет! Это неправда! Как ты можешь? У меня все внутри переворачивается от отвращения! Это противоестественно! Какая мерзость!
– Не говори так, папа! Меня не волнует цвет его кожи. Меня вообще ничего не волнует… Я люблю его, и это – главное!
Рег Симпсон стремительно отвернулся от камина, рука его взметнулась вверх и, описав в воздухе дугу, со всего размаха опустилась на щеку дочери, залепив ей звонкую пощечину, а потом жестко схватила ее за подбородок.
Дот оцепенела от ужаса. Папа ударил ее! Ее папа ударил ее! Она вдруг вспомнила, как еще совсем маленькой девочкой любила перед сном сидеть у него на коленях в хлопчатобумажной ночнушке, а он в это время весело напевал ей:
«За кого ты выйдешь замуж, моя крошка Дот?
За тебя, мой папочка!
О, тогда я буду самым счастливым отцом на свете, моя крошка Дот!»