Дитя Ковчега

Капканн гаварит, мы прашли Мыс Горн.

Где этат Мыс Горн, гаварю я. Я не знаю как выглядит Глобус и все ево миста. Я не АБРАЗОВАНАЯ.

Он не гаварит мне, и я так и не узнаю, где этат Мыс Горн. Меня ТАШНИТ AT КАЧКИ весь день u всю ноч.

Королева хочит, штобы Капканн привес жывотных обратно для ее калекцыи чучил, гаварит Роджерс. Я ужэ коечта знаю. Она называеца Царство Жывотных. Он собирает их па другим зоопаркам – африканским, индийским, всяким разным. По всей Империи. Ихочит привести их живыми абратна в Лондан, таков ПЛАН. А там мущина па имени СКРЭБИ будит держать их в ЗААПАРКЕ, убивать аднаво за другими и делать чучил. Сувиниры для ее Виличисва. Но их нужна харашо содиржать. Харошый мех, харошыи перря, никаких плахах жывотных. Она хочит качества.

Скора я дам тебе работу, какта гаварит Капканн. Очень важную работу. Када мы дабиремся в Марока.

Какую, гаварю я. Я все Время СПЛЮ в маей клетке. Эта единственый спосаб не сайта С УМА. Возле меня паселили КАРЛИКАВАВА ЖЫРАФА, и он всю НОЧ пукаит. Ещо есть морш, и антилопа, и большой Бобр. Все ани такие РЕДКИЯ, гаварит Роджерс, што практичиски ПАСЛЕДНИЯ В МИРИ.

Я не думаю, што хачу эту работу, но я гаварю Капканну, какая работа? Из КЛЕТКИ.

Присматривать за неким ДЖЭНТЕЛЬМЕНАМ, гаварит Капканн. Тебе ОН ПАНРАВИЦА. Он очинь Симпатишный, очень ЧЕЛАВЕЧНЫЙ.

И Он смееца и смееца.

Глава 18 Adieu [99]

Ночью Фиалка очутилась на взморье с серыми скалами и серым зыбучим песком. Она шла и тонула одновременно. Чем больше она старалась выбраться, тем быстрее и прожорливее заглатывал ее песок. И вдруг он превратился в бульон, густой зеленый первичный бульон, извивающийся и слегка теплый, и она шлепнулась в кучу существ с темными хлопающими крыльями, ороговевшими локтями, торчащими зубами, острыми клювами, страшными бивнями, металлической чешуей, цепкими когтями из ржавого железа. Закованные в металл рыбы большие и птицы пернатые крутились в вязкой тверди, размахивая изогнутыми когтями, бутылочками для специй, ластами и столовыми вилками. Затем привязали ее к полузатопленному комоду и принялись кусать, и клевать, и царапать, посыпая ее зубчиками чеснока и стручковым перцем и вытаскивая из ее живота кишки, словно брюшные спагетти. А она наблюдала, беспомощная, прибитая к бесполезному предмету мебели, как поток издевающихся животных шествует перед ней, с тявканьем, воем и лаем требуя ее крови. Око за око! Зуб за зуб![100] Зад за зад!

И тут она проснулась, крича, в мокрой луже собственной менструальной крови.

Она содрогается, вспоминая сон, и ежится от холодного ветра. Сколько боли! А теперь еще больше.

– Что ж, не au revoir,[101] мисс Скрэби, – наконец произносит Кабийо, когда Фиалка заканчивает излагать свой плотоядный кошмар.

– Нет, не au revoir. – Они оба невольно вздрагивают, когда слово повисает недосказанным в октябрьском воздухе у дома 14 по Мадагаскар-стрит.

И падает:

– Adieu.

Желтый экипаж нагружен почти доверху. Фиалка наблюдает, как замороженную тушу кенгуру медленно поднимают лебедкой в воздух и нестойко опускают на вершину мясной кучи, и глубоко вздыхает, чтобы сдержать всхлип. В целом сорок с лишним освежеванных животных с «Ковчега» Капканна сопровождают бельгийского повара, когда он уезжает навсегда с Мадагаскар-стрит, 14. Фиалке не жаль, что туши увозят, но отъезд мсье Кабийо – другое дело. Более личное. Менее ясное. Более неприятное. И грустное.