Дитя Ковчега

Не отрицаю: воспитывая из меня, мальчика, мужчину, Пастор Фелпс делал все, чтобы я пошел по его стопам. Если бы они с миссис Фелпс не растили меня как сына, одним Небесам известно, какую бы дорогу я избрал. Перестал бы когда-нибудь ползать на четвереньках? Научился бы говорить?

И все же выражение «сделал себя сам» приходило мне на ум все чаще и чаще по мере того, как мое пребывание в Ханчберге подходило к концу. Ибо разве не стал я за последние три года юношей, который в силу обстоятельств создавал из себя, что мог? Словно вельбот, на котором мы с Томми Болоттсом как-то обрезали швартовы, я плыл в свободном плавании. Я оставил капитана на берегу. И наконец (если вы простите меня за эту долгую морскую метафору), встал на ровный киль. Так я думал.

Но как быстро и внезапно может разразиться шторм, а судьба – измениться? В моем случае это произошло за несколько секунд.

Стояла зима 1864-го, и меня вот-вот должны были рукоположить. Церемония должна была стать коронным моментом моего двухлетнего пребывания в Ханчберге, и я решил побаловать себя и купил у маленького Джимми Коува себе в подарок связку из восьми зеленых бананов, которые славно дозревали теперь в моем шкафу. Я собирался съесть их один за другим после обряда посвящения, назначенного на следующее утро в одиннадцать под председательством Настоятеля и Епископа. Я с нетерпением ожидал обоих событий – хотя, стыдно признаться, меня настолько пленили бананы, что перспектива их отведать волновала меня даже более, чем вступление в сан пастора.

– Эй, Графиня! – утром крикнул мне Фартингейл через стол в трапезной.

Я поднял глаза и увидел его хищное лицо.

– У нас сегодня в твоих комнатах гулянка! – заявил он. И пояснил, что в Семинарии существует традиция: для студентов, готовых вот-вот вступить в лоно Церкви, устраивается «холостяцкая пирушка». Сердце мое упало – теперь я понял, почему и последнее время все перешептывались по коридорам. Миссис Фуни уехала с Тилли в Уэльс проведать родственников и вернется лишь через неделю; мои друзья-теологи явно об этом прознали. – Что, Пердунишка, рад, что выбрали твое жилище? – поинтересовался Фартингейл, ухмыляясь. – Большая честь для тебя, верно? Будешь себя хорошо вести – даже пригласим!

– Ну, что скажешь, Ой-хромой? – угрожающе спросил Гэнни, ставя возле Фартингейла свою тарелку с супом.

Я подставил вторую щеку.

– Эй, слушайте все! – заорал Поппл, забравшись на стол. – Пердунишка приглашает нас сегодня к себе на пирушку! Встречаемся в доме миссис Фуни в восемь часов ровно!

В восемь, как мне и угрожали, начали подходить незваные гости, и через полчаса две мои комнатушки уже кишели сокурсниками-теологами. Скоро комнаты были набиты до отказа; студенты с других кафедр пронюхали про пирушку и, не успел я и глазом моргнуть, как пять ботаников, геолог и несколько медиков, только что сдавших выпускные экзамены, решили тоже появиться – с целой свитой прихлебателей. Комнаты заволок едкий табачный дым, и мне стало дурно. Вскоре перед гуляками встал выбор: либо вечеринка лопнет, либо следует проникнуть в личные апартаменты миссис Фуни. Так как первое – не выход, гости избрали второе, и я со страхом наблюдал, как раскидывают по полу аккуратно расставленные вещи моей дорогой хозяйки и исследуют содержимое ящика с игрушками.

И вскоре кучка молодых людей уже играла с шариками, которые я подарил Тилли, и заглядывала под юбки ее фарфоровых кукол. Я пребывал в ужасе и время от времени, заикаясь, выражал недовольство – но тщетно.

– Развлекайся, Пердунишка! – глумился Фартингейл.

– Если, конечно, не предпочитаешь праздновать со своей шлюхой на Микл-стрит! – добавил Гэнни, отхлебывая ром из бутылки.

– Эй, посмотрите сюда! – закричал какой-то студент из спальни. И появился, неся трофей – связку моих заветных бананов, тех самых, что я берег, дабы отметить завтрашнее посвящение в сан.

– Бананы! – завопил Гэнни. – Я их как-то пробовал! Отличная штука! Делите на всех!

Я застонал; мне оставалось лишь наблюдать, как мои драгоценные фрукты вырывают из рук Гэнни под громкие, мощные крики восторга. Гуляки быстро приговорили бананы, и вскоре от моей связки ничего не осталось, кроме шкурок, разбросанных по полу миссис Фуни.

– Ура Пастору Пердунишке! – завопил с набитым ртом Хиггз и похлопал меня по спине. – Превосходные бананы! – Кусочек вылетел у него изо рта и приземлился ко мне на жилет, и меня переполнила меланхолия. – Выпей, сэр!