Дитя любви

— А мы вылезем из этих мундиров, — сказал Ли и улыбнулся нам с Кристабель. — В них мы смотримся безумно красиво, но у вас будет настоящее потрясение, мисс Кристабель, когда увидите нас без них! Присцилла к нам привыкла, ее я даже не предупреждаю!

Я была очень рада, что Ли пытается включить Кристабель в наш семейный круг. Она напоминала мне ребенка, пробующего воду пальчиком, — и хочется прыгнуть туда, и боязно.

Я окинула Ли и Эдвина с головы до ног оценивающим взглядом: фетровые шляпы с роскошными перьями, свешивающимися набок, искусно шитые мундиры, панталоны по колено, сияющие сапоги, по левую руку — мечи.

— Красавцы! — сказала я, — Но мы знаем, что вас только мундиры и красят, не так ли, Кристабель?

Она улыбнулась и расцвела: значит, нам удалось немного рассеять ее скованность.

— Итак, — сказала я, — мы должны быстро помыться и переодеться! Ужин остынет, а вы знаете, как это не нравится Салли!

— Приказы? — закричал Ли. — Господи Боже, да ты хуже нашего командира! Верный знак, что мы дома, Эдвин!

— Так хорошо снова оказаться здесь, — мягко подтвердил Эдвин.

Тем вечером Кристабель выглядела прелестно! Должно быть, огни свечей придавали ей дополнительный блеск. Мать всегда говорила, что свечи гораздо больше красят женщину, нежели лосьоны или мази. Кроме того, на ней было надето красивое платье: высокий остроконечный лиф с глубоким вырезом открывал взорам ее привлекательные покатые плечи, не скрываемые теперь ни шарфом, ни воротником; одному локону было позволено небрежно выбиться, и теперь он мягко лежал на одном плече; платье было сшито из бледно-лилового шелка, и под ним была серая сатиновая нижняя юбка. В свое время я поинтересовалась, откуда у нее в скудном доме викария могло появиться такое платье, и узнала, что оно досталось ей от Уэстерингов. По ее словам, это была одна из вещей, «отданных нуждающимся», а когда я увидела его при свете дня, то поняла, что оно стало слишком потертым для того, чтобы им могла пользоваться истинная леди. На мне было платье из голубого шелка, и, хотя я раньше думала, что оно весьма очаровательно, перед платьем Кристабель оно просто терялось.

И Эдвин, и Ли сняли свои мундиры, но я сочла, что они и так очень привлекательны в своих коротких камзолах, украшенных по моде лентами. Камзол Эдвина, правда, немного превосходил одеяние Ли, но только потому, что Эдвин более тщательно следил за модой, чем Ли, у которого, как я подозревала, не хватало терпения возиться с кружевами и лентами, пришедшими на смену пуританским платьям.

Карл по поводу их прибытия пребывал в полном восторге, и за столом не умолкало веселье. Слуги тоже радовались, как было всегда, когда мужчины приезжали домой, и я знала, что мать очень расстроится, если не повидает их. Эдвин и Ли без умолку рассказывали о своих приключениях. Они служили во Франции, откуда недавно вернулись, но, что я запомнила из той ночи и что явилось непосредственной прелюдией к событиям, которые вот-вот должны были разразиться, — это разговор о Титусе Оутсе и Папистском заговоре. Это было подобно увертюре, предшествующей в пьесе поднятию занавеса. Время, проведенное с Харриет, наложило на меня определенный отпечаток, и теперь я считала, что весь мир — и в самом деле одни большие подмостки, а мужчины и женщины — лишь актеры да актрисы.

— В Англии появилось какая-то тревога, — сказал Ли. — Такого не было, когда мы уезжали!

— Перемены наступают быстро, — добавил Эдвин, — и когда вы возвращаетесь после некоторого отсутствия, то более явственно ощущаете их, чем люди, которые принимали их понемногу.

— Перемены? — воскликнула я. — Какие перемены?

— Король еще не так стар, — произнес в раздумье Эдвин. — Ему всего лишь пятьдесят.

— Пятьдесят?! — вскричал Карл, — Да он ужасный старик!

Все рассмеялись.

— Так кажется младенцам, мальчик мой, — ответил Ли. — Нет, «старина Роули» еще поживет, он обязан. Жаль, сына у него нет!

— У меня впечатление, что у него их несколько! — сказала Кристабель.

— Увы, зачатых не там, где надо!

— Мне очень жаль королеву, — сказал Эдвин. — Бедная леди!

— Обвинить се в заговоре с целью убить короля было совершенной глупостью! — добавил Ли.

Карл в возбуждении — забыв даже про свой любимый пирог с мясом молодого барашка — подался вперед. Для своих десяти он был слишком умен. Отец всегда хотел, чтобы он побыстрее вырос, что он и сделал: он все понимал — про короля и его любовниц, и про то, где следует рождаться детям, что так оплакивала Салли Нулленс. Она бы хотела продержать его в колыбельке до самой свадьбы.

— Да? — с горящими глазами переспросил он. — Она хотела убить короля? У нее был любовник?

— Ну, что ты! — воскликнул Ли. — Мой дорогой Карл, королева — самая добродетельная леди в Англии, исключая присутствующих здесь дам! — Он поклонился мне и Кристабель. — Титусу Оутсу придется самому повеситься, если он как следует не пошевелится!

— Между тем, — сказала Кристабель, — ему все-таки удалось кое-кого повесить!