Дитя мрака

В вечерних газетах по нескольку фотографий, нечетких, с подписью: «Из семейного архива».

Янника Педерсен у себя в комнате, на кровати, с подругами по обе стороны, нарядные, будто на праздник. Янника Педерсен в толпе публики перед сценой на концерте артистов, о которых Гренс никогда не слыхал. Вот снимок с рождественского вечера, а вот — с Иванова дня. Все счастливы — такие мгновения заставляют человека достать фотокамеру и запечатлеть эту радость.

Он поправил очки.

Ее лицо, он всматривается в него, подносит к глазам.

На каждом фото в ее глазах словно бы сквозит печаль. Легкая дымка между ней и фотографом, которую объектив не может преодолеть.

Мгновения радости.

Минуту Эверт Гренс сидел неподвижно, с помятыми газетными вырезками в руке.

Но тебе никогда не было радостно.

Она расстегнула молнию, выбралась из его спального мешка. Ей было жарко, спина и живот вспотели, она немного поспала, опять видела во сне маму, и папу, и тот день, когда папа уезжал и она помогала носить ящики с фотоальбомами и книгами, ящики были тяжелые, под конец она не могла их поднимать, просто ушла. Она села, опять закурила, опять следила за очагом, который по-прежнему горел хорошо, дров можно не подкладывать по меньшей мере час.

Она не находила себе места. От ожидания.

Куда от него денешься?

Его рюкзак стоял у стены. Надо бы помочь ему, чтобы время не тянулось так долго. Она открыла рюкзак.

Трубные клещи, домкрат, молоток, несколько отверток. Она выложила инструменты на пол возле его матраса. На дне три цилиндра, металлические, как обычно, довольно тяжелые.

Она села в красное кожаное кресло, с напильником в одной руке и одним из цилиндров-контейнеров в другой.

Начала с силой водить по нему напильником.

Много времени уйдет, пока откроешь, но она слышала, как внутри гремят универсальные ключи, а времени у нее сколько угодно, она сделает это ради него, она знает, он будет рад.

Эверт Гренс сложил газетные вырезки в папку, побарабанил пальцами по столу, взялся за другую папку, значительно тоньше.

Предварительное расследование, начатое четырнадцать часов назад, когда в больничном кульверте обнаружили мертвую женщину.

Мать пропавшей Янники Педерсен.

Он открыл папку, вытащил пластиковый файл, лежавший сверху, десятистраничный отчет Нильса Крантца, единственная новая информация. Версия криминалиста, описание больничного кульверта. Гренс сам провел там почти все утро, пытался составить себе целостную картину. Все эти детали, их не всегда заметишь, но зачастую они способны изменить или усилить впечатление. Он читал тысячи таких отчетов, и этот не особенно отличался от остальных.

Вдоль северной стены стояли восемь коек.

Фотографии нечеткие, как всегда, текст, как всегда, унылый, сухой, Крантц и его коллеги — люди аккуратные, профессионалы, он полагался на них, но от искусства они далеки.

Фото 9. Тело ориентировано головой в направлении восточной части больницы.

Фото 14. Согласно матерчатой этикетке, пришитой к воротнику, куртка женщины изготовлена из нейлона на хлопчатобумажной основе. Этикетка, как видно слева на снимке, частью покрыта свернувшейся кровью группы В RhD+.

Гренс рассмотрел несколько крупных планов ран на лице, снимки следов волочения, отпечатков пальцев в кульверте, подавил зевок, протер глаза и хотел было снова сходить за кофе, как вдруг замер.

Поцелуй.

Примерно на середине предпоследней страницы. Три строчки, описывающие, как Нильс Крантц при внешнем осмотре трупа обнаружил фрагменты слюны.

Ее кто-то целовал.

Он открыл ящик стола, поискал список телефонов, который должен быть где-то там. Набрал номер и, ожидая ответа, насчитал одиннадцать гудков. Ответила женщина, жена, Гренс представился и попросил к телефону ее мужа, напевая про себя, пока она будила его и передавала трубку.

— Это Гренс.

— Да?

— Мне нужен ордер на обыск.

Голос Ларса Огестама звучал устало:

— Будь добр, позвони дежурному прокурору.

Эверт Гренс улыбнулся, представив себе человека в пижаме, который полагал, что все в жизни укладывается в рабочее время.

— Черт! Я-то думал, прокурорское расследование ведешь ты.

— Половина третьего ночи, Гренс, я никакой.

— У меня есть версия. Если я прав, то расследование, которым ты руководишь и стяжаешь славу, близится к успешному завершению.

— Половина третьего, Гренс, я хочу спать.

Огестам сел в постели, попытался взять официальный тон, но услышал в собственном голосе только изнеможение. Старый черт никак не поймет, и объяснять бесполезно, что его собственное восприятие времени отличается от общепринятого.

— Мне начхать, Огестам. Ордер на обыск нужен мне сию минуту. Я хочу осмотреть квартиру убитой Лиз Педерсен, чтобы разобраться в обстоятельствах исчезновения ее дочери.