Дитя Одина

— Вельва, надеюсь, ты осталась довольна всем, что было сегодня вечером, — заговорил он громко, так, что голос его заполнил весь длинный дом. — Мы собрались в надежде, что по мудрости своей ты сможешь сказать нам, как долго продлится голод и есть ли возможность покончить с этой бедой.

— Мне нужно побыть в этом доме подольше, — ответила она. Голос у нее был тонкий и с присвистом, словно ей было трудно дышать. — Мне нужно впитать его духов, увидеть знамения, почувствовать его душу. Слишком рано судить. Я буду здесь, на этом сиденье, всю ночь, а завтра после полудня, уверена, смогу ответить на твой вопрос.

Все разочарованно вздохнули. Те, что жили поблизости и могли добраться до дому в темноте, ушли. Остальные заночевали у Херьольва, с тревогой ожидая света, который в это время года приходит так поздно, что сразу же начинает меркнуть, едва коснувшись земли.

На другой день после полудня, когда все снова собрались, произошла заминка. Вельва вдруг заявила, что ей нужна помощь, что нужно, чтобы кто-то пел настоящие ведовские песни, когда ее дух начнет покидать тело. Песни помогут духу высвободиться и начать странствие в другой мир. Все оцепенели от страха. Вельве никогда прежде не требовался помощник. Херьольв обратился к собравшимся в доме, мол, коль кто в силах помочь, прошу выйти вперед. Никто не откликнулся. Вельва сидела на своем высоком месте, щурясь и нетерпеливо оглядывая зал. Херьольв повторил призыв, и все удивились, когда вперед спокойно выступила Гудрид.

— Ты знаешь ведовство? — воскликнул Херьольв. Наверное, не меньше был поражен отец Гудрид, Торбьерн.

Он просто разинул рот от удивления.

— Да, — ответила Гудрид спокойно. — В Исландии я жила приемышем в доме друзей моего отца, у Орма и Халлдис, и Халлдис научила меня ведовским песням. Была бы здесь Халлдис, она сделала бы это лучше, но, думаю, слова я не забыла.

Маленькая Вельва недоверчиво усмехнулась и поманила Гудрид к себе, подавшись вперед, и, наверное, попросила молодую женщину произнести священный стих, чтобы испытать ее, потому что Гудрид пропела какую-то строфу голосом столь тихим, что никто не разобрал и двух слов, и слова эти звучали как-то странно, словно чужие. Маленькая Вельва коротко кивнула и снова откинулась на подушку.

В этом месте отец Гудрид, Торбьерн, обычно очень покладистый, вмешался.

— Я не позволю втягивать мою дочь в ведовство, — громко заявил он. — Это опасное дело. Никто не знает, чем это может кончиться.

— Я не ведунья и не пророчица, но коль скоро могу помочь беде, то готова принять участие, — твердо ответила ему Гудрид.

Такое неповиновение Торбьерну пришлось не по нраву. Он круто повернулся и вышел из дома, расталкивая собравшихся и бормоча, что не желает смотреть на позор дочери.

— Духи все еще подозрительны и не показываются мне, — сказала Вельва после короткого молчания, когда все снова уселись. — Их нужно успокоить и призвать сюда.

Она махнула рукой Гудрид, а та переглянулась с несколькими женами хуторян. Эти женщины выбрались из толпы и по указанию Гудрид стали кольцом, а мужья их смотрели кто с любопытством, кто смущенно. С полдюжины женщин стали лицом друг к другу, Гудрид в середине. Толпа стихла, и Гудрид запела слова ведовской песни. У нее был высокий чистый голос, и пела она, ничуть не смущаясь. В лад ее голосу женщины стали покачиваться, потом взялись за руки, и круг начал медленно вращаться против солнца. Мужья и сыновья смотрели на них, наполовину испуганно, наполовину изумленно. Это было женское дело, нечто такое, о чем мужчины мало знали. Гудрид все пела, стих за стихом, и женщины постарше, сначала тихо, потом громче, повторяли строфы. Некоторым в зале песни эти напоминали колыбельные, слышанные в детстве, но только, похоже, Гудрун, знала все стихи и повороты лада. Так она и пела, без запинки. Наконец ее голос замер, и женщины скользнули обратно в толпу, а Вельва посмотрела на Гудрид.

— Поздравляю тебя, — сказала она. — Кто бы тебя ни учил, научил тебя хорошо, и духи отозвались. Я чую, они здесь, вокруг нас, и готовы отнести мой дух к богам.