Дитя Ойкумены

Публика молчала. Все понимали, что режиссер кипит от раздражения, и не прочь облить дерзких кипятком. Неизвестно, кто из администраторов, составлявших расписание фестиваля, допустил роковую ошибку. Бедняге повезло, что он родился на Ларгитасе. В Эскалоне, не успевшей до конца проникнуться идеалами гуманизма, за такое колесовали. Творческую встречу с Монтелье назначили на 16:45, в Синем зале мультикомплекса «Сияние», где пятью минутами раньше завершился показ «Трясины» – фильма Су И, коллеги и вечного соперника Монтелье. Три истории любви, медленные, как мельницы богов, и властные, как бессонница. Три разбросанных во времени треугольника сплетались тонкими, еле заметными нитями, превращая частное в общее, а общее – в вечное. Зритель, потрясенный эффектом присутствия, не сразу понимал, что главный герой Су И – не люди, а дом в глуши болот, тоскующий в одиночестве от трагедии до трагедии. Дом с его жаждой обладания; дом, способный убить своей ненасытной опекой, лаской, ревностью…

Покинув кабинки просмотра, зрители всё еще оставались под впечатлением. Куда охотнее они сейчас задали бы вопросы Су И. Но мастер седьмой год отшельничал на Белантаре, отказываясь от интервью. Призрак Су И неотвязно маячил за спиной Монтелье, стоял в глазах публики, эхом звучал в задаваемых вопросах – и это доводило ревнивца-режиссера до бешенства.

Даже экспертный совет искусствоведов Ларгитаса который год присваивал фильмам обоих соперников высшую категорию: «Произведения искусства, стимулирующие гармоничное мышление и развитие личности.» Максимальные ставки авторских отчислений с проката, государственные контракты, хвалебные рецензии… Немногие творения удостаивались такой чести. А уж созданные инопланетниками – и подавно. В лучшем случае – первая категория: «Способствует полноценному отдыху». А то и вторая, издевательски-снисходительная: «Способствует снятию стресса». И гонорары – соответствующие…

– Насилие? – севшим голосом переспросила Линда. – Вы, наверное, шутите?

Худой, сутулый, похожий на хищную птицу Монтелье сощурился, словно завидев добычу. Не спеша ответить, он разглядывал девушку с интересом, граничившим с бесстыдством. Так не раздевают – так разоблачают, добираясь до потаенных уголков. Он знает о ней больше, чем я, задохнулась Регина. Да что там! – он знает о ней больше, чем сама Линда…

– Нет, милочка, – наконец сказал режиссер. Язвительность покинула Монтелье. Со сцены звучал сухой, усталый голос человека, вынужденного заниматься тем, что он не любит. – Какие тут шутки? Я вижу, что слово «насилие» пугает вас. Простите, если лезу не в свое дело… Мне кажется, вы знакомы с ним не понаслышке.

Линда с вызовом вскинула голову:

– Да, знакома. Это что-то меняет?

Меняет, подумала Регина. Тебя меняет, подружка. Гюйс ставит твои блоки нам в пример. И всякий раз повторяет, что я – единственная, кто на сегодняшний день может составить конкуренцию Линде Гоффер. Он только забывает объяснить классу – почему так. Умница Гюйс, хитрец Гюйс… Ловко пользуясь духом соперничества, он старается превратить нашу беду в достоинство. После храма Святого Выбора мы с тобой, славная моя Ли, острей, чем следовало бы, чувствуем личное пространство. Его не измеришь линейкой. Но стоит кому-то сделать шаг за невидимую границу – и чужака встречает армия, вооруженная до зубов.

Помнишь, как мне исполнилось пятнадцать? Как я в первый раз пришла на факультатив самообороны? По средам и пятницам; руководители – Дорис Хейзинга и Фердинанд Гюйс. Подписка о неприменении навыков. Лекция об уголовной ответственности за превышение допустимой степени воздействия. Зачет по УК: «…превышением пределов необходимой обороны признаются умышленные действия, явно не соответствующие характеру и степени общественной опасности посягательства…» И занятия – изматывающие до потери пульса. Захват двигательных центров, поражение вестибулярного аппарата, провокация осциллопсии. Атака на мозжечок – падение тонуса мышц, тремор конечностей и головы. Атака на зрительные бугры – потеря чувствительности, сильная головная боль, «пляска дедушки Ау». Угнетение бледного тела, вплоть до паралича… Нет, я не удивлялась, что мне никак не удается справиться с тобой во время учебных схваток. Я думала, это потому, что ты старше. И талантливее. А оказалось, что ты уже давно тайком занимаешься с Хейзингой. Ты упросила ее, взяла измором, и рыжая Дорис, рискуя увольнением, пошла тебе навстречу. Еще бы! – ты же сказала ей, что никто и никогда больше не принудит тебя силой к подчинению, что ты скорее умрешь…

– Я далек от желания вторгнуться в вашу биографию.

Монтелье говорил тихо, наклонясь вперед; так, как будто они с Линдой были наедине. Наверное, режиссер часто пользовался этим приемом, и знал о его воздействии на окружающих. Публика затаила дыхание. Интимность беседы заставляла каждого чувствовать себя соучастником, допущенным к сокровенному.

Или, если угодно, к замочной скважине.

– Но один факт вашей жизни мне известен доподлинно. Вы, милочка, только что имели счастье посмотреть «Трясину». Вам понравилось?