Дитя океана

— Шелки были самыми безобидными из всего дивного народа. Но они, как и все остальные, ушли в Траг-вуд-Дол — край вечной юности, где царит весна. — Он замолчал и в наступившей тишине ласково провел по струнам. По закопченному залу портовой таверны разнеслись серебристые звуки кифары. — В благословенную страну за морем, где зеленеют холмы и цветут сады, где в густых лесах скрываются эльфы. Там в подземных чертогах правят дварфы и дроу, в небесах парят золотые драконы, а в теплых водах играют добродушные шелки. В тот край не доплыть на корабле, не долететь на птице. Говорят, туда ушли все фейри после войны с человеческими королевствами. Но раз в году, в день весеннего равноденствия, открывается тайный путь, видимый лишь избранным. Если кто-то из дивного народа возьмет человека за руку и проведет в полночь по лунной дорожке через море, то тот человек попадет в Траг-вуд-Дол.

— И много было таких смельчаков? — поинтересовался один из трех рыбаков, поблескивая парой золотых зубов.

— Не знаю, — бард по-филосовски пожал плечами, — пока никто не вернулся. Раньше и в Гленниморе водились фейри. И эльфы в лесах, и дварфы в горах. Пока люди не вынудили их уйти за море. За драконов не скажу, не знаю, а вот шелки еще во времена моего отца на берег выходили.

— А ты сам видел хоть кого из чудного народа?

— Я видел, — изрек тирн Иммерли и одним глотком отправил в себя остатки сидра, а затем недвусмысленным жестом протянул пустую кружку хозяину заведения. — Налей еще.

Слабо дымившая трубка, будто забытая, торчала в его зубах. Старик задумчиво посасывал кончик мундштука, уставившись в одну точку.

— И кого же вы видели, многоуважаемый тирн? — бард заинтересованно взглянул на старого рыбака.

Джос Иммерли вздрогнул, будто его только что разбудили, и обвел вокруг мутным взглядом.

— Э-э-э, — протянул он, понимая, что сболтнул лишнее, но бродивший в крови сидр не позволил смолчать, — не я, приятель мой, рыбак один. А тебе зачем?

— Я бард, Амсель Сладкоголосый. Может, слышали про меня? Хожу себе по Гленнимору, собираю сказания и легенды. О дивном народе мало кто знает, только детские сказки. Может, вы что расскажете?

Он переместился за стол к рыбаку, подозвал трактирщика и сунул ему пару монет.

— Чего изволит многоуважаемый тирн? — хозяин заведения ловко опустил монетки в поясной кошель.

— Еще сидра мне и моему приятелю, — произнес Иммерли, не давая барду открыть рот, и бросил на стол звенящую медь. — И парочку перепелов на закуску. — Потом перевел на Амселя осоловевший взгляд и добавил: — Плохо мне! Давит оно меня, ох как давит.

— А что давит-то?

— Да за шелку эту вспомнил, будь она неладна. — Иммерли покачал головой. — Сказывал мой приятель, что однажды в шторм маленькую шелку выбросило волной на прибрежные скалы. Мимо проплывал человек на лодке. Видит, белеет что-то меж камней. Думал, это серка — детеныш тюленя. Пожалел бедняжку и забрал с собой. А зверь какой-то чудной оказался. Глаза совсем человеческие, плачет будто младенец и стонет так жалобно, что у того рыбака чуть сердце от тоски не лопнуло. А когда мех обсох, то серка сбросил его, как змея старую шкуру!

Подошла служанка в засаленном платье. Бухнула на стол блюдо с жареными перепелами. Следом за ней — еще одна. Зазывно улыбаясь молодому барду, она поставила кружки с сидром и нагнулась так низко, что полная грудь едва не выпала из корсета на стол. Амсель покосился на заманчивые округлости и неохотно перевел взгляд на собеседника:

— И что дальше-то?

Недовольно скривившись, служанка сняла со стола свои прелести и вернулась на кухню. Зато троица рыбаков, не утерпев, подобралась ближе. Прихватив свою выпивку и закуску, рыбаки разместились за одним столом с рассказчиком и теперь с любопытством внимали каждому его слову.

— А что, — продолжал Иммерли, прихлебывая сидр, — обернулся серка человеческим ребенком, девчонкой лет пяти. Волосики пышные, каштановые, а глаза огромные, в пол лица, и карие, как у олененка. Понял мой приятель, что никакой это не серка, а самая настоящая шелка! Да еще чуть живая. Видно, сильно побило ее об скалы.

— И что он сделал? Отнес ее в префектуру?

— Нет, — Джос Иммерли покачал головой, отправляя в рот новую порцию сидра. Потом неловко сдвинул в кучу пустые кружки и продолжил: — Домой забрал. Подлечить хотел да назад в море выпустить. А жена как увидела, чуть с ума не сошла от радости. Порченая она у него была, все детишки мертвыми рождались. За тринадцать лет так ни одного и не нажили. Стала она над девчонкой той ворковать, будто мать родная. А когда шелка в себя пришла, оказалось, что она ни словечка по-нашему не понимает. Лепечет что-то по-своему и ничего сказать не может: ни имени своего, ни кто она, ни откуда.

— Ну! А потом?