Дитя платонической любви

– Вот из-за ребенка и звоню. Значит, завтра приходишь к роддому, во двор, там возле мусорки такая лавочка есть, под кустами, я тебя там и буду ждать. Только не вздумай с группой поддержки нарисоваться. Приходи и Машку приноси. Обещаю – в ментовку звонить не буду.

– Я, конечно, обязательно приду, только… Простите, а какую Машку приносить? – не понял Дуся.

– Ну, дочку мою. Я ее Машкой назвала. Вот ее принесешь, тогда не стану в милицию заявлять, – милостиво объяснила Ирина. – Думаешь, я не понимаю, что это ты ее стащил?

– Я стащил?! Да вы с ума сошли?! – захлебнулся гневом Дуся. – Я… Я тут все ноги стер – ребенка разыскиваю… Мы тут с мамой… А эта полоумная решила, что я спер!

– Ну чо ты дурака-то включил?! Думаешь, я не понимаю совсем ничего, что ли? – уже с нотками мольбы в голосе говорила Ирина. – Небось на экспертизу поволок, чтобы доказать, что ты не отец? Доказал и ладно. Зачем тебе чужой ребенок. Приноси, говорю же – не пойду в ментовку.

– Отчего же?! А ты сходи! Сходи, и пусть они тебе сами скажут, что у меня нет никакого ребенка!

Рядом с Дусей немедленно возникла Олимпиада Петровна. Такого возбужденного сына она еще не видела, вероятно, звонок был жуткой важности. И теперь она стояла тихонько, точно мумия, а для верности прикрывала себе рот ладошкой.

– Не, ну чо ты в самом деле? – чуть не плакала Радько в трубку. – Ну, говорю же, надо Машку! Если ты завтра ее не притащишь, меня убить могут! Ни хрена не понимаешь, а артачишься! Приноси! Все! Завтра в одиннадцать вечера, когда все врачи разойдутся, чтобы возле роддома. Учти, я буду ждать!

Из трубки понеслись в красное Дусино ухо короткие гудки.

– Дусенька, выпей молочка… – топталась возле него мать и тыкала под нос теплое молоко.

Олимпиада Петровна понимала, что Дусю кто-то сильно обидел, поэтому и утешала по-матерински, теплым молоком. Дуся пыхтел паровозом и утирал обильный пот со лба.

– Мама, это Радько Ирина. Она, маманя, думает, что это я девочку спер. Девочку, оказывается, Машей зовут, – жаловался матери сын, припадая к кружке. – Нет, ну ты подумай! «Приноси, – говорит, – а то меня убить могут»! А кого я принесу-то?

– А ты пей молочко-то, пей. Я вот что думаю – надо тебе завтра прийти, куда она сказала, а там уж ты ее схватишь и в милицию. И никто ее не убьет. И не денется она тогда никуда. И все преступление будет раскрыто. Уж сама-то девка наверняка знает, кто ее на носилках уволок, если открыто по городу ходит.

– Ну, правильно, – рассуждал Дуся. – Значит, Ирину утащили с ее же согласия. А если бы, к примеру, похитили, зачем было бы ее вот так отпускать, правда же?

– Правда. Только я, Дуся, никак не пойму, а на кой леший ей нужен был весь спектакль? Ты говорил – санитары, медсестра… А если бы тех санитаров кто-то задержал, к примеру? А нельзя было так аккуратненько – выйти прогуляться, да и бежать на все четыре стороны, если уж так в вашем роддоме осточертело?

Дуся только пожимал плечами. Он и сам не понимал, к чему такие сложности, но, с другой стороны, Радько сама с ним по телефону говорила – живая, здоровая. И даже не в заложницах она, сразу ясно. Говорит же – приноси, я приду, буду ждать и в милицию не пойду. То есть, по всей видимости, сама принимает решения, а в заложниках так не получается. Только где же Маша? Дуся еще надеялся, что мать где-то скрывается вместе с ребенком по непонятным причинам, а теперь что думать?

На душе заскребло. Вспомнилась Попова Дина. Неужели Ирина Радько сама прикончила свою подругу? Брат Дины говорил, что приходила именно она. А потом девчонка погибла. Радько ее видела последняя. Только зачем ей это убийство? Учительница как-то странно намекала, что Ирина пойдет на все ради денег, даже…

– Дуся! Иди мой ножки и в постельку! – торопила сына Олимпиада Петровна. – У тебя завтра серьезная встреча, надо хорошо выспаться, тебе никак нельзя проспать.

– Мам! У меня встреча в одиннадцать вечера, неужели просплю?

– Ты знаешь, Дусик, в детстве ты очень много капризничал и совсем почти не спал. Тогда одна бабушка посоветовала мне заварить тебе мака. Я заварила на всякий случай целую маковую головку. Так вот, Дуся, я тебя сутки не могла разбудить! Сутки!

– Так конечно! Целую головку мака! Удивительно, как я вообще не крякнул! – обиделся Дуся и вдруг насторожился. – А ты часом мне сегодня ничего не собралась заварить? Что-то больно о моем сне печешься.

– Наглец! Запомни – мать никогда не нанесет вред своему ребенку! Никогда! – торжественно проговорила Олимпиада Петровна и поплыла в спальню.

Утром Дуся пробудился от радостного повизгивания собственной мамаши. Олимпиада Петровна с кем-то тихонько перешептывалась, хихикала и восторженно ахала.

– О! Дульсиней! Доброго утречка! – приветствовал Дусю Макар Семенович, мамин упрямый ухажер.

Он сидел за столом, обложившись какими-то красочными картинками. Матушка картинки перебирала, и глаза ее горели восхищением.

– А мы вот тут собрались… куда Макар телят не гонял, – пояснил Макар Семенович. – Мы, так сказать… в путешествие!