Дитя Плазмы. (Сборник)

Сцена у пруда помаячила перед глазами и растаяла. Как Гуль ни старался, она не появлялась вновь, словно вся без остатка просыпалась песком меж пальцев.

— Утро доброе!

По склону спускался Пилберг.

— Доброе! — откликнулся Гуль. Взор прошелся по мешковатой фигуре, невольно задержался на матерчатой кобуре с пистолетом.

Поймав его взгляд, Пилберг сожалеюще развел пухлыми руками:

— Необходимость, мой друг. Жестокая необходимость… А почему не на поясе, так ведь удобнее. Крупный калибр — вещь тяжелая. И признаться, не переношу все эти ремни. Мышцы пережимают, кровеносную систему не щадят. Другое дело — подтяжки! Ну, да вы солдат, должны знать. Замечали, наверное, что у всех офицеров портупеи? То-то и оно!.. Они, братец, не дураки, чтоб ремнями перетягиваться. Одежда должна свободно облегать тело, запомните это.

Улыбнувшись, Пилберг вновь двинулся по направлению к лагерю.

„А ведь он куда-то ходил! — подумал Гуль. — Один ходил!..“ Со спины профессор напоминал бродягу. Вспомнилась картина „Ходоки“. Ее персонажи были настоящими двойниками профессора. Мысленно дорисовав соломенную шляпу и бороду. Гуль всучил Пилбергу узловатый кривой посох и остался доволен. Бывший ученый-ядерщик и нынешний правитель поселения внешне выглядел совершенным распустехой.

Петляя между пупырчатых камней, он неспешно спустился вниз.

Справа лениво ползла и переливалась блестким жаром лавовая река, слева до самых гор тянулась усеянная шаровидными валунами Долина Двойников. Пройдя по дну ущелья. Гуль остановился напротив выпирающих изломанными ребрами скал. Где-то за ними располагался дежурный пост. Сван не объяснил, как его найти. „Ищи, — ухмыльнулся. — Заодно проверишь и маскировку“. Он даже не пытался скрывать свою неприязнь, и Гуль подумал, что причина скорее всего кроется в той первой их стычке. Или, может быть, в Милите?

Мысль поразила настолько, что он остановился. Задержавшись на кругом откосе, сердито нахмурился и сам понял, что гримаса вышла фальшивой. Он хмурился, как если бы хотел, чтобы это увидели со стороны. Так злятся маленькие дети, когда их дразнят „женихом и невестой“.

Гуль разозлился на свое отступничество. Мысль о Милите была именно отступничеством. Он не должен был думать о ней. Потому что по-прежнему ставил себе целью любыми путями выбраться из этого мира. Да и мир ли это вообще?! Можно ли называть миром желудок гигантского ископаемого?..

На глаза попалась одна из местных достопримечательностей — камень в рост человека и той же расцветки, что и все окружающее Правда, имелась одна характерная особенность: камень „дышал“. Шероховатые бока вздымались и опадали. Глыба напоминала уставшее, прильнувшее к земле животное. Кое-кто из колонистов и впрямь считал, что это разновидность местной фауны, но Гуль знал, что перед ним самый обыкновенный камень, в сущности, ничем не отличающийся от множества неподвижных соседей. Не особенно задумываясь над тем, что делает, Гуль саданул по камню сапожищем. Подошва тотчас увязла, словно угодила в разбухшее тесто. „Дыхание“ прекратилось, и Гуль невольно попятился.

„А ведь это не животное и не камень!“ — сверкнуло в голове. — Самая настоящая плоть! ЕЕ плоть! Частичка желудка или что там у НЕЕ…» Высвободив ногу. Гуль ускорил подъем, стараясь не оборачиваться.

Вскоре он уже подходил к пещере Зуула. Лицо горело, и болезненно ныла правая ступня. «Камень» остался далеко позади, но услужливая память была здесь, рядом, и Гуль понимал, что случившегося не вычеркнуть и не изъять.

Даже подобную мелочь в состоянии было вытравить лишь время — недели, месяцы, может быть, годы. Но он не желал ждать. И потому заранее проклинал этот мир, — возможно, чтобы не жалеть об уходе, проклинал то мгновение, когда судьбе вздумалось сыграть с ним такую злую шутку.

* * *

По поджатым губам и нахмуренному лицу было видно, что человек вот-вот кинется в атаку. Черноволосый, с короткой стрижкой армейского «чижа», с тонким перебитым носом…

Гуль чертыхнулся. Да ведь это он сам! Те же уши пельмешками, мрачноватые глаза, из-за которых было столько неприятностей, и, наконец, гимнастерка!..

Продолжая разглядывать собственное дымчатое отражение, Гуль медленно сел, а потом и лег, подложив руки под голову. Лежа на спине, он улыбнулся зависшему над ним призраку, и последний ответил ему кривоватой ухмылкой.

Проф определял это как оптическую аберрацию. Трап, Люк и другие называли природным зеркалом.

— Налюбовался?

Голос принадлежал Полу Монти. Не поворачивая головы. Гуль поинтересовался:

— И долго она будет так маячить?

— А почему — «она»?

— Ну, он?..

— Не волнуйся. Минут через пять растает.

Гуль заморгал, заставляя призрака часто и невпопад дергать веками. Все-таки это было не совсем зеркало. Призрак моргал с каким-то замедлением, и какую-то крохотную долю времени Гуль способен был видеть самого себя с закрытыми глазами. А в общем, призрак уже уплывал. Всему рано или поздно суждено растаять, исчезнуть, раствориться — в том числе и тебе, мрачноглазый…

Издеваясь над людской бдительностью, скалистый мир приплясывал и кривился.