Дитя порока

Я вышел из лифта на моем этаже семейного особняка, в двух разных концах коридора находилось по двери. Никто из охранников не последовал за мной, когда я направился к своим апартаментам. Остановившись, я оглянулся. Оба мужчины стояли плечом к плечу, так неподвижно, как только могли. Коротко стриженый, рыжеволосый и широкоплечий ирландец Грей и худощавый Тоби с волосами до плеч.

— Сэр? — проявил инициативу Тоби.

— Тела вот-вот начнут сваливаться в кучу, — слова, которые мне не стоило им говорить, но я все равно сказал. — И все, кто попытается меня остановить, окажутся похороненными под этим ковром вместе со своими семьями.

Они ничего не ответили. Хотя, что им было отвечать... Их действия скажут за себя так же, как мои. Войдя в главную спальню, я снял полотенце и бросил его на диван перед кроватью... подарком моей тети. По моей просьбе она сделала реконструкцию всего особняка, после смерти моего отца, что очень разозлило брата и сестру. К тому моменту, как рабочие закончили рушить стены, построили новые и воссоздали весь план этажа, это место стало неузнаваемым. Классическая современная спальня родителей исчезла, ее заменила моя спальня в деревенском стиле в два раза больше прежней, в цветах темного махагона от самого потолка до пола.

Здесь не осталось дверей, если не считать входной. Я направился в гардеробную, прошел мимо висящих в ряд, под точечным освещением ламп, костюмов, и остановился у центральной столешницы, чтобы отсканировать отпечаток большого пальца. Крышка стола отъехала в сторону, позволяя мне достать последний подаренный матерью, незадолго до ее смерти, предмет — серебряный револьвер 38 калибра Diamondback Colt, ограниченный выпуск. На деревянном прикладе красовались выгравированные слова Che sarà, sarà.

Зарядив его одним патроном, как делал каждое утро, я отложил револьвер в сторону и взял костюм. Без разницы который; в конце дня я его все равно сожгу.

Дзинь.

— Она здесь?

— Да, сэр, — заявил Тоби.

Не отвечая, я повесил трубку.

Не прошло и секунды, как я услышал ее голос из-за двери.

— Итан?

— Я тут, — ответил, застегивая темно-синюю рубашку.

Сегодня на ней был ярко-желтый приталенный костюм, явно сшитый на заказ, и черные туфли на каблуке. Ее волосы были окрашены в медный блонд и пострижены на уровне плеч.

— Бабуля, мы уже это обсуждали. Тебе семьдесят три. Ты не можешь расхаживать вот так, привлекая к себе внимание.

— Лесть. — Она поджала губы и скрестила руки на груди. — Могу подтвердить, что все мужчины семьи Каллахан овладели ею. К сожалению для тебя, годы практики сделали меня не чувствительной.

— То есть, стоит перейти на оскорбления?

— А ты хочешь умереть?

Я усмехнулся в ответ.

— Ты угрожаешь Ceann na Conairte[1]?

— Так вот, кто ты теперь?

Я сжал челюсть, протягивая руку к галстуку.

— Бабушка, я еще не завтракал. Так что посоветовал бы тебе проявить осторожность и остановиться.

— О, ну... — ахнула она, присаживаясь на кожаную кушетку у стены, что отделяла костюмы от остальной одежды. — Только потому, что ты советуешь.

— Мне исполнится двадцать восемь в субботу.

— Я в курсе.

Правда?

— Это на год больше возраста отца, когда он женился на моей матери.

Она рассмеялась.

— Так поэтому в последнее время ты был взволнован... ну, более взволнован... чем обычно? Если бы твой дед не настоял, он бы подождал до...

— Тридцати лет.

Независимо от этого, чтобы отца уважали как главаря, как Ceann na Conairte, мой престарелый, теперь уже мертвый прадед, установил правила, да, правила, по которым власть передается от отца к сыну, после вступления последнего в брак.

— У тебя в запасе еще два года.

— Разве бабушки не должны беспокоиться о том, что умрут, так и не увидев правнуков?

Она сердито втянула воздух через сжатые зубы.

— Так ты говоришь, что я умру до твоей свадьбы? Я — та, что жила, чтобы увидеть смерть твоего прадеда, деда, его брата и твоего отца, умудрюсь прожить короче твоей жизни?

Когда я к ней повернулся, бабуля прищурила глаза и выгнула брови.

Было забавно видеть ее такой обходительной и расслабленной...

— Спустя почти двадцать восемь лет ты думаешь, что стала понимать мое чувство юмора?

— А ты думаешь, что после почти двадцати восьми лет кто-то сказал бы тебе, что ты не забавен хоть в каком-то смысле этого слова.

Чтобы успокоить ее, я сделал, что мог, — попытался самоуничижиться:

— Как будто мужчина семьи Каллахан станет слушать чужое мнение.

Она не хотела, но все же улыбнулась.

— Почему ты пригласил меня сюда?

— Я нашел жену...

— Попробуй снова? — ее глаза округлились и уставились на меня.

— Жена, — произнес я очень медленно. — Я нашел себе... ну, ее.

— Итан, женщина — не кошка! Что ты подразумеваешь, говоря, будто нашел ее?

— Длинная история. Тем не менее, ей потребуется твоя помощь. Она определенно не материал Каллаханов — и прежде, чем ты спросишь, скажу, я с ней не знаком. Она — инструмент в очень важной игре, инструмент, который тебе нужно подготовить, без вопросов и сомнений, к моему дню рождения.

Бабуля уставилась на меня шокировано, смущенно и раздраженно, а затем воскликнула: