Дитя Самайна (СИ)

Её и матери.

— Вам там было не место.

— Я увижу её? — Роза уже почти не помнила лица. Мать умерла на Белтайн, когда Розе было пятнадцать.

— Если она пожелает прийти, — он, дух Самайна, её отец, коснулся холодных камней. — Тут лишь оболочка. Мне же нужна суть. Суть — это ты.

Роза вздохнула и пошла за ним следом. С того мига, как она рассекла себе горло и поднялась из листвы и пыли, пока кровь сочилась в землю, её чувства притупились, она ничего не желала.

Но отца это не устраивало.

— Ты должна обрести себя, — сказал он снова. Роза кивнула. Её имя было другим, а она не могла его разгадать.

Они шли сквозь город, рассматривая людей, а те их не видели. День мерк, уступая время ночи, и вскоре Роза поняла, что стала свободнее.

— Танцуй, — предложил ей отец.

Йоль уже плясал. Он держал за руку одну из девчонок, и Роза хмыкнула, вдруг понимая, что та готова поддаться, а значит… Нет, не стоило додумывать это. Она вбежала в круг и рванулась прямиком к Йолю.

Не потому, что ей хотелось кого-то защитить. Её вело иное желание — отразиться у того в глазах, будто это всё решило бы.

Он поймал её в объятия и сказал:

— Дочь моя.

— Нет, — усмехнулась она.

Они были разными и едиными, и она одна различала их. Йоль засмеялся, смех прокатился ветром, снегом, падающими звёздами.

— Танцевать! — воскликнул Йоль и закружил её, позабыв о человеческих девушках. В Розе ещё столько было от них, но уже так много пришло от иного.

***

Дух Самайна склонил рогатую голову. Он видел воочию, как с каждым кругом Роза теряла прежнюю свою сущность, наслоившуюся и приставшую к истине так плотно, как скорлупа пристаёт к ореху. Йоль очищал её, Йоль давал ей сил.

Вот они промчались над огнём, забыв, что должны отталкиваться от земли, но кто сейчас мог бы увидеть это, когда вокруг тёк и искрил праздник?

Роза поймала его взгляд и кивнула. В ней просыпались новые желания. Она пробуждалась для новой жизни.

***

Пока танец нёс её над городом, дух Самайна вернулся на кладбище, и тут же рядом с ним появилась Саманта.

— Ты всё же забрал её и не дал пожить своей жизнью, — она прикрыла глаза. — Зачем?

— Таков круг колеса, — он коснулся её щеки. — Моя Бригитта. Твой круг тоже почти пройден до конца.

— Моё тело обернулось прахом, а ты говоришь, что круг почти пройден? Почти?!

— Она должна замкнуть, не ты, не я, — он запрокинул голову и вдали послышался смех той, кого звали Роза.

— Так зачем же она танцует сейчас?

— Чтобы отыскать среди звёзд имя, которое я ей дал. — И он усмехнулся. — Ты Бригитта, а она?

— Роза! — Саманта закрыла лицо руками. — Моя Роза.

— Умерла.

Люди тоже смеялись, тоже танцевали, а Саманта оплакивала что-то внутри себя, последнее, что не давало уйти или взлететь.

***

— Как моё имя? — спросила она Йоль, когда он закружил её на такой высоте, что они задели звёзды.

— А что слышишь ты?

— Ничего.

По небу катнулось эхо: «Ничего, ничего, ничего». Она рассмеялась в ответ.

— Слушай лучше, — Йоль смеялся. Ему бы сейчас кружить голову людям, но он так увлёкся, что не мог отпустить.

— Эо… Эо… — она закрыла глаза, стараясь выплеснуть из себя, пропеть имя. — Эо…

Йоль слушал её, а вместе с ним слушал и весь мир, и всё это вместе прокатывалось мурашками, хотя она не имела тела, чтобы ощущать нечто подобное. В воздухе зато дрожал запах сосновых ветвей и глинтвейна, апельсиновой цедры и корицы. Мёда и печёных яблок.

Вырвавшись из рук Йоля, она упала в снег и тут же подскочила, затерявшись в толпе, понеслась по городу, где всюду вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли огни. Кто-то кричал, кто-то смеялся, кто-то звал её, имя потерянной нотой отражалось огнями фейерверков в стёклах домов.

— Эо…

Но что там дальше!

— Как ты назвал меня, отец?

Она замерла.

— Где ты, отец?

Но позади маячила рогатая голова Йоля. Он звал её вернуться в круг танцующих и смеялся. О, как он хохотал.

— Да ты просто жаждешь поймать меня в сети, — возмутилась она. — Пока имени нет. Пока я не помню. Я рождалась в утреннем свете, в наливающейся заре, между тем и другим, в час, когда никакой зари и не было. Я… Кто?..

Она снова побежала, понеслась. Когда в сердце пряной осени она резанула себе горло, её насмешило, как много значения она придавала всего лишь оболочке. Теперь же она чуяла, что имя — это якорь. И если сейчас она не отыщет истину, то этот якорь и её утянет ко дну.

— Э-о-с… — прошептала она.

Небо дрогнуло, посыпались звёзды, зазвенело.

— Эостра! — наконец родилось оно полностью.

***

— Слышишь, — он обнимал Бригитту. Она же только качнула головой. — Имя.

— Теперь она совсем не моя.

— Напротив, — он усмехнулся.

— Эостра? — Бригитта качнула головой. — Как же странно.

— Мама? — из-за теней, из-за деревьев в ореоле звёздного света пришла та, кого некогда звали Роза.

— Дочь, — высвободившись из рук духа Самайна, — она подошла ближе, рассматривая столь изменившиеся черты. — Вот ты и потерялась.

— Нашлась, — возразила та. — Нашлась.

— И тебе нравится так?

— Как и тебе, но ты лжёшь себе, — Эостра коснулась её лица. — Бригитта, мать моя.

— Са… — но имя потерялось во вздохе. — Не помню.