Дитя. Сборник рассказов

В этот момент одна из бабушек встала и зажгла лампаду перед иконой. Прежде моя бабушка Варя уже зажигала при мне лампаду перед своей иконой, и мне очень нравилось на это смотреть, потому что зажжённая лампада чем-то напоминала звезду на новогодней ёлке. Однажды я попросил зажечь её для меня. Но бабушка мне ответила, что просто так лампады не зажигают, а только по праздникам и в поминальные дни. Что такое поминальный день, я не знал, поэтому решил, что, раз зажгли лампаду в хате у бабы Маруси, лежащей в гробу, значит сейчас праздник. Тем более две бабушки начали рассказывать что-то похожее на стихи. Только почему-то эти стихи бабушки читали не так, как на утреннике, а монотонно, без выражения.

Глядя на это с высоты железной кровати, я повеселел и в такт чтению начал легонько подпрыгивать на металлической сетке. При этом я держался за металлический поручень спинки кровати. Пружины усиливали мои прыжки. Я подпрыгнул один раз, второй, а на третий присел, с силой оттолкнулся от сетки, и меня подбросило, так, что ноги чуть было не коснулись низкого потолка хаты покойницы. Я, по-прежнему держась за спинку кровати, перевернулся и полетел прямиком в гроб, и если бы не чьи-то руки, схватившие меня, я бы приземлился прямо на ноги покойной бабушки.

Тотчас же к женщине, которая успела схватить меня на лету, подбежала моя бабушка Варя, взяла меня на руки и пошла к выходу. В дверном проёме она остановилась, повернулась к лежащей в гробу бабе Марусе, перекрестилась и вышла со мной во двор. Там она меня отпустила с рук на землю. Я спросил:

– Что, уже мы проводили бабу Марусю? Идём домой?

– Да, идём, – ответила мне бабушка.

Когда мы вернулись домой, я стал играть с котом. Потом вернулся с работы мой дед, Коля. И баба Варя рассказала, как мы ходили провожать бабу Марусю и как я прыгал на кровати. Дед немного посмеялся. Потом, когда пришла за мной мама, эту историю повторили и ей. Мама тоже немного посмеялась.

И мы пошли с мамой домой.

Как я бабушкам молиться мешала

Однажды моя бабушка одела меня, собралась сама, как на праздник, и мы пошли.

Как на праздник – это значит, что бабушка оделась не в ту одежду, что носила каждый день, а в другую, которую надевала в редких случаях. Из-за этого и одежда, и чувяки – так называются тапочки с задниками – выглядели новыми и оттого считались праздничными. Хоть и таких же тёмных цветов, как и повседневная одежда. Вообще-то по-настоящему праздничной у бабушки была лишь белая батистовая косынка с ажурной вышивкой, называемой выбивкой. Выбивка располагалась посередине самого длинного края косынки, и, когда ту повязывали на голову, украшение оказывалось как раз на лбу. Поверх косынки бабушка покрыла голову платком.

– Собирайся! – сказала мне бабушка и сама же стала помогать мне одеваться. Это было самое начало 70-х. Я надела белое с розовым пояском платьице, белые колготы, лаковые туфельки, плащик цвета пыльной речной зелени, белый берет крупной вязки.

В руки мне дали мою детскую сумочку из белой искусственной кожи на длинном ремешке, чтобы носить её на плече, и воздушный шарик на ниточке. Шарики тогда не заполнялись гелием, а просто надувались, поэтому они не летели в воздухе сами по себе, а их надо было всё время подбрасывать. Цвет шарика я не помню, а завязан он был после надувания голубой нитью.

На улице стояла сырая пасмурная погода, но не осень. А раз в руках я держала воздушный шарик, это было после праздников. Значит, май. Помню, что было прохладно.

Мы долго шли по дороге и молчали. Я и бабушка.

В моих воспоминаниях сохранилось лишь помещение, в которое мы вошли, самого здания я не помню. Это была просторная большая комната, к ней лучше подошло бы слово «зала». Освещалась она дневным светом больших высоких окон на улицу. Беленые стены и потолок, крашеные полы.

– Стой здесь! – приказала мне моя бабушка. Она оставила меня у входной двери, а сама ушла куда-то вправо и сразу потерялась из виду. Я осматривала зал и не могла её найти.

Весь зал был полон бабушек в таких же тёмных одеждах, чувяках, с белыми батистовыми косынками на лбу, прикрытых поверх платками и полушалками. Все бабушки стояли на коленях в несколько рядов. В стороне, противоположной от входа, было установлено подобие трибуны, за которой стояла ещё одна бабушка. Поскольку эта бабушка, в отличие от других, стояла на ногах, а не на коленях, я начала её рассматривать.

Она была в очках. Вместо дужек очков привязана обычная бельевая резинка. Надеты очки поверх головного платка. Линзы напоминают бинокль.

Бабушка смотрит в книгу, лежащую перед ней на трибуне, пальцем руки водит по странице и громко читает что-то. Произнеся очередную тираду, бабушка поднимает взгляд от книги и строго озирает залу и присутствующих в ней. Слушатели, стоя на коленях, кланяются, касаясь лбами пола перед собой. В очках-биноклях взгляд бабушки не только строгий, но, как мне показалось тогда, и злой.