Дитя среди чужих

Когда раздаются выстрелы, Лиам прекращает погоню, встает столбом и смотрит на сына, который виднеется из-за гребня – в одних зеленых плавках, на залитом солнцем лице читается растерянность. Он в панике поворачивается к мельнице. Отсюда видны побеленные стены их импровизированного жилища, коричневые пятна ржавчины на серой жестяной крыше. Позади парит сломанная ветряная мельница, широкие серые лопасти застыли в душном полуденном воздухе.

«Они нашли меня»,– думает он. Еще один выстрел, и один из камней плюется пылью.

– Тимоти, БЕГИ! – кричит он, как кричал тысячу раз в тысяче снов до этого.

Тимоти слушается. Он бежит так быстро, насколько только позволяют его маленькие ножки.

А потом он исчезает.

Лиам бежит к тому месту, где всего несколько мгновений назад стоял его мальчик, видит бесконечно глубокую трещину в скалах шириной в три фута. Он падает на живот и зовет своего сына. Из тьмы тянется рука. Тимоти плачет, и звуки его страданий эхом отдаются в темноте.

– Мне больно, папа! – кричит он, а затем сзади раздаются быстрые шаги, и Лиам протягивает руку вниз, ищет тонкие пальчики своего ребенка, и тут ему на спину наступает тяжелый ботинок.

Он хочет объяснить, что ему нужно спуститься в расщелину с зазубренными краями, где ручей впадает в холмы и исчезает под землей, расширяется и впадает в реку. Он должен быть со своим мальчиком в холоде, сырости и темноте.

В этом сне, в каждом варианте этого повторяющегося кошмара, что-то нечеловеческое тянется из темноты и закрывает грудь и лицо его сына скользкими черными руками, которые извиваются, словно питоны. Эта штука тянет его глубже вниз, в чернильную черноту, и Лиам пытается закричать, увернуться от каблука, впивающегося в поясницу, соскользнуть в расщелину, в темноту, чтобы спасти своего ребенка.

И вот тогда грохот выстрела из дробовика врезается в его череп… и он просыпается.

– Господи, Лиам, ты в порядке? – спросила девушка; взгляд сонный, дыхание зловонное.

Лиам сел, сердце колотилось, он с жадностью глотал воздух. «Гребаный сон»,– подумал он, скорее злой, чем напуганный. Ведь независимо от того, как далеко он убегал, проклятый разум всегда был с ним, таща за собой грязный мешок старых воспоминаний.

– В порядке,– резко ответил мужчина, поднимаясь с кровати, встревоженный тем, как ужасно жарко было в комнате.

«Видимо, уже за полдень»,– подумал он и огляделся в поисках своих джинсов.

– Кажись, какой-то ужасный кошмар,– сказала девушка.

Лиам нашел джинсы, поднял их и просунул в них ноги. Он застегнул широкий коричневый кожаный ремень и впервые с момента пробуждения обратил внимание на женщину. Мозг был все еще затуманен из-за выпивки прошлой ночью – а потом и ранним утром. Сначала в том дерьмовом баре в Юме, а потом, когда тот закрылся, здесь – они поехали на север и остановились в первом попавшемся мотеле.

И как, черт возьми, ее зовут?