Дитя среди чужих

Джек кивает, но уже уплывает прочь, как дымовая маска, сдуваемая таинственным ветром, его плоть разрывается на части, растворяясь в воздухе у Дэйва на глазах.

– Найди нашего сына.

– Джек,– Дэйв чувствует, как силы покидают его тело. Его веки внезапно тяжелеют – так сильно, что их невозможно держать открытыми,– и он даже не осознает, что падает. Возвращается к реальности. Из сна, который на самом деле не сон.

– Я люблю тебя, Джек,– думает или говорит он. Сейчас это не имеет значения, но он слышит, как Джек ему отвечает, пусть и шепотом, тихим, как шелест листьев на ветру.

Я тоже люблю тебя, братец.

А теперь найди его.

5

Щель под входной дверью домика удивительно узкая для строения столетней давности, которое более века подвергалось воздействию солнца, дождя и, в нескольких редких случаях, льда и снега. И тем не менее, зазор в полдюйма все еще достаточно велик, чтобы порыв северного ветра разлетелся по половицам, или желтое тепло прямых солнечных лучей превратило щель в светящуюся полосу на всё лимонно-желтое утро, а с течением летнего дня тускнеющую и ползущую на несколько дюймов.

А еще щель достаточно высока, чтобы в нее могли проникнуть насекомые, маленькие змеи или другие существа, обитающие в богатой лесной почве. В темноте ночи туда проникают пять взрослых тараканов, каждый сосредоточен на своей цели, антенны подергиваются, панцири блестят в темноте, черные глаза пристально смотрят на мягких, мясистых гигантов, которые дремлют неподалеку.

Ни один из них не несет болезни, но каждый несет проклятие. Грубое заклинание, старое, как сам человеческий род, передаваемое веками, сначала теми, кто наверху,– и вскоре утраченное,– а затем теми, кто внизу.

Жуки расходятся веером, приближаясь к сгорбленным, храпящим фигурам, завернутым в спальные мешки или одеяла.

Первый таракан, добравшийся до своей цели, останавливается, затем переползает через край блестящей синей ткани, обтягивающей ноги женщины. Через несколько мгновений он подползает к ладони, рука, согнутая в локте, обнажена. Грязные кончики пальцев прижаты к нижней губе приоткрытого рта, голова повернута к полу, сальные светлые волосы падают на лоб и глаза. Она размеренно вдыхает и выдыхает.

Таракан взбирается на тыльную сторону ладони, подползает к нижней губе. Его усики смахивают там влагу. Маслянистые глаза смотрят в теплую темную расщелину, которая зовет к себе. Влажный язык выскальзывает, облизывая сухую нижнюю губу.

Язык скользит обратно, и таракан следует за ним.

Дженни не чувствует вторжения – по крайней мере, сознанием.

Большой жук почти полностью заполняет ее рот, но проталкивается глубже, обратно по скользкому теплому языку к горлу и ныряет вниз, словно по скользкому туннелю, пробираясь в пищевод.

Дженни давится, затем инстинктивно сглатывает; слюнные железы толкают жука вниз, как ребенка на водной горке. Ее дыхание возобновляется, ровное и твердое.

Умирающий таракан быстро растворяется в кислотах пустого желудка Дженни, ее тонкий кишечник охотно принимает зараженные (но относительно богатые питательными веществами) соки, выделяя белки в организм – сначала через кровоток, затем печень, затем они попадут в спящий мозг, как чернила, брызнувшие на губку, превращая сны в самое худшее, что только может вообразить ее подсознание.

– Дженни? Грег? Что за херня? Что… Господи… какого лешего вы творите?!

Дженни, тяжело дыша, голая и потная, поднимает глаза и видит своего отца, стоящего всего в нескольких ярдах от того места, где она стоит на коленях в грязи, прижимаясь промежностью к своему брату-близнецу, как кошка во время течки.

– Вот черт! – кричит Грег. Он дергается и извивается, отталкивая Дженни от своего твердого, узкого члена и опрокидывая ее на спину на усыпанную листьями и ветками лесную подстилку.

– Ай! Придурок! – вопит она, когда одна острая палка впивается в ее ягодицу.

Если бы не тот факт, что они оба голые (и трахаются), можно было бы предположить, что все это – лишь невинная потасовка брата и сестры; два подростка прикалываются в лесу рядом с домом, поддразнивают и дерутся.

Их отец не питает таких иллюзий.

С ревом долговязый пожилой мужчина набрасывается на своего сына, заезжая коленом Грегу в живот, прежде чем обрушить град ударов своими сильными, как молот, кулаками с костлявыми суставами на лицо и голову мальчика. Грег кричит от ужаса и боли; ноги дико дрыгаются, руки прижаты к лицу, чтобы не допустить ударов в окровавленные нос и рот.

Дженни в ужасе наблюдает за происходящим, крича этому ублюдку: «Остановись! Пожалуйста, хватит!»