Дитя среди чужих

«Полегче, доктор,– подумал Дэйв, иронично про себя ухмыльнувшись,– теперь нельзя давить». Он подумывал вмешаться, бросить Хамаде спасательный круг, потому что правда хотел услышать его мнение. А также он знал, что Мэри уважала людей, которые отстаивают свою точку зрения.

До определенной степени.

– Миссис Торн, эта терапия крайне важна,– сказал Хамада, оставаясь спокойным, на счастье Дэйва.– Она поможет мальчику понять, на что он способен, а сейчас он не понимает. Как и вы. Даже я едва могу это осмыслить. Если Генри осмыслит свои способности, ему станет проще жить. Он не будет думать о своем даре как о чем-то плохом, иначе ребенок может раздражаться или, что еще хуже, замыкаться в себе. Возможно, даже не любить себя. Очевидно, он особенный, но ему нужно понять свою уникальность, а не бояться ее.

Мэри открыла рот, чтобы ответить, но Дэйв вмешался.

– Доктор Хамада, насколько редок, насколько уникален дар Генри? Ведь, как и сказала Мэри, многие заявляют, что имеют такие способности.

– Верно,– сказал Хамада,– но лишь единицы из них проходили тесты под присмотром профессионалов, что смотрели на них через научную призму.

– В смысле, над ними не экспериментировали? – промямлила Мэри.

– Да, именно так.– Хамада подошел к столу, взял тонкий черный блокнот и отдал Дэйву.– Прошу.

Сбитый с толку, Дэйв открыл блокнот на первой странице. Он увидел имя Генри над чередой дат в шахматном порядке в левой колонке. Средняя колонка представляла собой аккуратный вертикальный ряд с цифрой 25. А рядом – такой же ряд из чисел 25.

– Что это? – спросил мужчина.

– Это результаты каждого теста, который я давал Генри с использованием карт Зенера, а также некоторые заметки других небольших, несущественных экспериментов. Здесь, на первой странице, можно увидеть, что он…

– На все ответил верно,– закончила Мэри, глядя поверх руки Дэйва.

– Да, двадцать пять из двадцати пяти, в те первые разы. Я не просто так об этом говорю, уж поверьте. Пожалуйста, просмотрите страницы.

Дэйв начал листать. Месяцы тестов. Даты были разными, но столбцы оставались прежними.

Все одинаковые. Везде 25. Дэйв тихо присвистнул.

– У Генри стопроцентный результат в каждом тесте, который я ему давал. Их уже были десятки, в течение многих недель,– Хамада наклонился вперед, понизив голос.– Средний исторический балл,– а мы говорим о десятках тысяч тестов, даже с теми испытуемыми, которых называют чрезвычайно одаренными, и их проверяли именно по этой системе,– составляет менее десяти процентов.

Дэйв поднял взгляд, и даже Мэри казалась пораженной.

– Так что отвечу на ваш вопрос, мистер Торн. Дар Генри, его сила и точность, невероятно уникален. На сегодняшний день о таком еще никто не слышал.

Дэйв посмотрел на Мэри и заметил, что ее скептицизм медленно рассеивается. «Хорошо,– подумал Дэйв и немного расслабился.– Если мы хотим сделать как лучше, надо поверить».

– А теперь позвольте показать последнюю запись,– сказал Хамада. Он подошел к шкафу и вставил в проигрыватель вторую кассету.– Обычно я не делюсь ни с кем личной информацией,– тихо продолжил он,– но сегодня я сделаю исключение.

– Личной? – переспросила Мэри.

Грустно улыбнувшись, Хамада нажал на «плей».

* * *

Генри больше не хотел играть в эту игру. Он устал, ему было скучно.

Часть его, можно сказать, плохая часть, которая ему не очень нравилась, хотела сжульничать. Назвать неправильный ответ на карточку, да на все карточки! Тогда им больше не придется играть в эту игру, и они вернутся к разговорам о мыслях и чувствах Генри, а не сидеть и разглядывать дурацкие фигуры на дурацком…

– Генри,– позвал Хамада,– ты готов?

Внимание Генри снова переключилось на врача. «Еще один раз,– сказал он себе.—Один раз я посмотрю на карточки, а потом мы еще немного поговорим. Он обещал».

Генри кивнул.

– Отлично. Поехали,– Хамада поднял карточку.

Прошла секунда. Потом еще одна. Генри ждал, когда появится изображение, как это и всегда бывало. Но что-то… блокировало его. Мешало. Он ничего не видел. Генри посмотрел на доктора, сосредоточился, полностью открыл внутренний глаз… Но там была стена мыслей – цветов,– которую он не мог обойти. Темно-зеленый туман, похожий на гороховый суп, окутал Генри, как плотное, непрозрачное облако.

Там было что-то еще, что-то глубокое, как слабо освещенный дорожный знак в густом тумане.

Имя.

– Доктор Хамада,– спросил Генри.– Кто такой Франклин?

Хамада опустил карточку и тяжело сглотнул.

– Что, прости?

– Вы думаете о человеке по имени Франклин. Очень, очень сильно,– сказал Генри, широко раскрыв глаза в притворном раздражении.

Доктор опустил карточку и на мгновение закрыл глаза. Когда они снова открылись, Хамада отвернулся от Генри к дальней стене, будто взгляд в сторону мог помешать Генри видеть.

Генри встал и подошел к доктору. Да, он все видел. Горчично-желтые, темно-зеленые, завитки черного отчаяния, окрашенные проблесками розового изумления. Франклин был человеком, которого любил доктор, и этот человек ушел. Была ссора.