Дитя среди чужих

И вот Дэйв медленно встает, берет с кофейного столика пустую бутылку пива, выключает на белом шуме телевизор, в котором на сегодня закончились сюжеты и плохие новости.

Он выключает свет на кухне и медленно направляется по коридору в сторону спальни. Как и всегда, или, по крайней мере, в большинство ночей, он останавливается рядом с закрытой дверью Генри. Дэйву кажется странным, что Генри попросил закрывать дверь на ночь. Раньше мальчику нравилось оставлять ее открытой, нравился свет маленького ночника в коридоре, а после случившегося, после того как его запирали…

Но если парень этого хотел, это он и получил. Что бы ни помогало ему чувствовать себя в безопасности и комфорте – они делали все. Без вопросов.

Как Дэйв и подозревал, Генри снова разговаривает сам с собой. Скорее всего, во сне. Несмотря ни на что, это не изменилось.

Нет… нет, они мне нравятся… ага… я не хочу уходить… ты не понимаешь, они не такие… это ты про Мэри?

Дэйв хватается за ручку, на секунду мешкает, а потом на щелку открывает дверь.

В комнате темно, если не считать обычного прямоугольника лунного света, проникающего через единственное окно в изножье кровати Генри.

Дэйв чувствует холодный ветерок и дрожит. По его обнаженным рукам пробегают мурашки.

Окно открыто. Широко.

– Генри? – шепчет Дэйв. Но Генри – темный комок под одеялом, он ровно дышит и явно спит.

Дэйв подходит к окну, слегка высовывает голову из рамы, чтобы закрыть, и делает паузу.

«Тут нет сетки,– недоуменно думает он.– Надо исправить это за выходные. Мальчик, наверное…»

– А можешь оставить?

Дэйв замирает и поворачивается. Генри сидит. Маленькое тельце в темноте.

– Холодно, сынок.

– Я знаю,– отвечает он.– Но лучше пусть будет открыто. Я люблю свежий воздух.

Дэйву нечего на это сказать. Он оставляет окно, подходит к кровати и садится рядом с Генри, который снова ложится, устраиваясь поудобнее на подушке. Дэйв кладет руку мальчику на плечо, рассеянно думая о том, что в комнате странно пахнет. Как сгоревшие листья.

«Видимо, чем-то тянет снаружи»,– думает он и гладит Генри по плечу и голове. У него снова отрастают волосы, и он набрал парочку фунтов. Мэри думает, что он даже подрос на дюйм, но, возможно, всего лишь придумывает. И все же мальчик выглядит хорошо. Здорово.

– Я люблю тебя, Генри,– говорит Дэйв, и в мягком свете видит, что Генри улыбается.

– И я тебя,– отвечает мальчик, а потом зевает.

– Ты разговариваешь со своим папой?

– Нет, папа ушел,– устало говорит Генри, погружаясь в сон.– Дядя Дэйв?

– Да?

– Мэри ведь не заболеет, да? Как моя мама?

По спине Дэйва пробегает холодок от этих слов, и совсем не от ночного воздуха из открытого окна. Мужчина целует Генри в макушку.

– Нет, Генри. Мы с Мэри никуда не денемся. Обещаю.

По-видимому, удовлетворенный, Генри кивает.

Дэйв больше не задает вопросов, но ждет несколько мгновений, пока Генри не задышит легко и ровно, затем встает и пересекает комнату. У двери он в последний раз оглядывается на детскую кроватку, на открытое окно.

Его охватывает сильное чувство. Будто ему срочно надо пробежать через всю комнату и захлопнуть окно. Закрыть на замок и включить сигнализацию.

«Нервы»,– думает он.

Он боится за мальчика, боится, что его что-то схватит в ночи. Нельзя так волноваться, надо рассуждать здраво. Пусть мальчик теперь живет нормальной жизнью. Очень важно, чтобы он чувствовал себя нормальным, в безопасности.

Пусть он хоть теперь забудет о монстрах.

Игнорируя свой нервный порыв, Дэйв закрывает дверь спальни и ждет несколько секунд, склонив голову набок, ожидая снова услышать бормотание Генри.

Но там тишина.

Генри ждет, пока не почувствует, что Дэйв ушел, вернулся в свою спальню, лег рядом с Мэри, завернулся в молочно-серое одеяло, беспокоясь о всяком, как и всегда.

Затем мальчик снова садится и сонно смотрит на темный призрак, притаившийся в изножье его кровати. Глаза блестят в темноте, как звезды.

– Я знаю,– тихо говорит он.– Я тоже.

Генри не может слишком долго смотреть на тень.

Цвета его ослепляют.

Благодарности

У меня есть друг, который называет «Дитя среди чужих» моей «проклятой книгой». А все потому, что за те два-три года (где-то с 2016 по 2019), пока я писал и продавал роман, который вы сейчас держите в руках, в моей писательской жизни произошло много ужасного. У меня сменилась вереница агентов, сама книга стала «горячей точкой», где бились больше редакторов и издателей, чем я смогу назвать, а другие мои книги тогда были замешаны во всевозможных беспорядочных, стрессовых издательских перипетиях. Мягко говоря, было тяжеловато.

Поэтому должен сказать, что испытываю огромную радость (и облегчение) от того, что роман наконец дошел до ваших рук в целости и сохранности; он свободен от бурных, ненастных ветров начала моей карьеры, а также дошел до того состояния, когда им можно наслаждаться.

Уверен, проклятие снято.