Дитя Стужи

— На этом уголовнике крови, возможно, больше, чем на тебе, — спокойно ответил юноша. — Давай, Альбертик, или как там тебя, Александро? Тащи его в пентаграмму. Я такую мразь и сам бы с удовольствием замочил.

«А вот это радует, — оживилась книга. — Однако это не совсем то, что мне надо. Осталось только ключик подобрать — и ты мой. Я, кажется, знаю, чем тебя пронять, но все же будем действовать по порядку. Александро, поверни кресло моего будущего адепта так, чтобы он увидел наш главный козырь».

Маньяк подошел к креслу и рывком развернул его на девяносто градусов. Валентин с трудом сдержал крик бессильной ярости, рвущийся наружу. На боковой стене на цепях висела его мать, с мольбой глядя на сына. По щекам женщины текли слезы.

«О! Есть подвижки, — обрадовалась книга. — Я ж говорил, что ключик подберу. Александро, займись его мамашей. Ротик, кстати, можешь ей освободить».

Маньяк подошел к очередной жертве и рывком сорвал с ее губ скотч.

— Валентин, сыночек, — зарыдала в голос женщина, — помоги! Сделай то, что они просят, и они нас пощадят!

Валентин внезапно расхохотался.

«Что такое?» — опешила книга.

— Это не моя мать. Моя мама так меня никогда не называла. И она не стала бы просить пощады! По крайней мере, для себя. — Искусно наведенный морок рассыпался, явив взору стажера обрюзгшую женщину с багровым, обветренным лицом. — Эту алкоголичку тоже не жалко. У нее даже детей отняли, когда она пыталась продать их на органы. Полгода всего прошло, как с зоны откинулась. На какой помойке твой зомби тебе жертвы подбирал, Стефано? Развяжи руки, я сам ее порву!

В голове юноши раздался утробный рык. Он все-таки сумел достать Стефано.

«Думаешь, твоя взяла? Ошибаешься, я знаю, чем тебя пронять. Александро, неси!»

Зомби вышел из комнаты и вернулся обратно со свертком в руках. Положив его в центр пентаграммы, маньяк развернул сверток. На полу лежала девочка месяцев шести-семи, не больше. Она не плакала. Просто лежала на полу, глядя в потолок ясными голубыми глазами, и весело дрыгала ручками и ножками в воздухе. Рядом с ней лежала бутылочка с соской, наполненная молоком. Маньяк заботливо, словно нежный папаша, сунул ей соску в рот, поднялся с колен и отошел в сторону. Девочка обняла ручками и ножками бутылочку и зачмокала губами.

«Мы очень хорошо заботились о ней, — шелестел в голове стажера вкрадчивый голос Стефано. — Уже третий день кормим, поим, подгузники меняем. Мы берегли ее для тебя. Ну что ты на это скажешь?»

«Что ты дебил, Стефано! — презрительно фыркнул юноша, стараясь чтобы заключенный в книге монстр не почуял бушующей в его душе бури. — И все это ты затеял ради меня? На хрена тебе пентаграмма! Хочешь своими средневековыми фокусами пристегнуть меня к себе?»

«Нет. Тебя я повяжу кровью. У пентаграммы цель другая».

«Ты понимаешь, что контора тебя все равно достанет? А не она — так инквизиция или Аненербе!»

«Мальчик, я знаю, что за мой охотятся ангелы, я знаю, что за мной охотится инквизиция и Аненербе. Для того мне и нужна эта пентаграмма. Ритуал будет доведен до конца, хочешь ты того или нет. Вопрос только в одном: кто будет принесен в заклание? Этот младенец или любая из тех тварей, что прикована к стене? Это зависит только от тебя. А потом здесь начнется такое, что ни инквизиции, ни Аненербе, ни твоим ангелам будет уже не до меня. Так что делай свой свободный выбор».

«Ты, Волан де Морт недоделанный! — мысленно прохрипел юноша, давая прорваться своей злости. — Не боишься закончить так же, как и он?»

«Забавная книжонка, — хмыкнул Стефано. — Читал я „Гарри Поттера“ глазами своего первого адепта. Детские шалости. Хотя кое-какие моменты мне пришлись по вкусу, и я уже взял их на заметку. Тем не менее клыка василиска и меча из кабинета Дамблдора у тебя нет, да на меня они и не подействуют, так что, как говорится на Руси, вернемся к нашим баранам. Посмотри на младенца своим, особым взглядом. Ты это уже можешь, я же знаю. Убедись, что здесь все без обмана и я не шучу».

Валентин перевел взгляд на ребенка. То, что это не морок, не подстава, юноша понял сразу. До него донеслись эманации пока еще безгрешной души младенца, а потом стажера накрыло горячей волной, и перед его мысленным взором возникла бьющаяся в истерике женщина, которую сестра и брат только что вытащили из петли. Около нее хлопотали люди в белых халатах, вкалывая в сгиб локтя какой-то укол. Затем изображение переметнулось в другую комнату. Это был кабинет отца ребенка. Мужчина с окаменевшим лицом доставал из сейфа табельное оружие. У него уже явно упала планка, и он созрел для убийства. Валентин даже почувствовал то, что творится у него в голове. Перед глазами несчастного отца маячила черная монашеская ряса. На себя ему было уже плевать, себя он мысленно похоронил, но перед смертью жаждал унести с собой на тот свет как можно больше долгополых. Мужчина подошел к окну и с ненавистью посмотрел в сторону церкви, возвышавшейся на противоположной стороне улицы.